— Вы должны поверить мне, Джон. Должны!
Они находились так близко друг к другу, что их лица почти соприкасались.
— Я бы и рад, Джек. Но, к сожалению, не могу!
Андре улыбнулся.
— Да потому, Джек, что граф фон Шлабен не является главой иллюминатов в Америке. Как раз это мне известно наверняка, в силу того, что, видите ли... им являюсь я.
Глава 19Изменник
Большую часть этого утра Джек вспоминал детство. Видимо, оттого, что звон полуденного колокола должен был ознаменовать конец его жизни, мысли его все время возвращались к ее началу. К сельской местности на самом краю земли, к гранитным утесам, усеянным камнями полям и песчаным пляжам. И — что не могло не раздражать, ибо как раз к нему Джек никогда не питал особо теплых чувств, — чаще всего ему вспоминался его дядя, Дункан Абсолют, являвшийся его опекуном и воспитателем на протяжении первых девяти лет жизни. Друзья и соседи называли его не Дункан, а «Стакан» Абсолют. Этот тип был постоянно накачан виски, что позволяло склонному ко всякого рода шалостям и проказам Джеку частенько избегать вполне заслуженного наказания. Чаще всего, отчаявшись изловить паренька, чтобы задать ему трепку, дядя орал ему вслед:
— Рано или поздно, Джек Абсолют, тебя повесят! Помяни мое слово, повесят!
Выходит, в конечном счете этот горький пьяница оказался прав. Это было обиднее всего.
Что же касается камеры, в которой предстояло дожидаться казни, то Джеку досталась самая комфортная. Она находилась в городской тюрьме — недавно выстроенном длинном кирпичном здании, фасад которого смотрел на площадь. Вентиляционное отверстие, проделанное под самым потолком — слишком высоко, чтобы до него можно было дотянуться, — и такое маленькое, что через него невозможно было протиснуться, как раз выходило на эту площадь, пропуская кое-какие неприятные звуки. За те два дня, которые Джек провел в узилище, чаще всего он слышал стук молотков и топоров, визг пил, зычные команды и ругань работников, сооружавших эшафот и виселицу.
Работа завершилась лишь к полуночи, но едва Джек успел заснуть, как первые зрители, явившиеся спозаранку на площадь, чтобы занять места перед самым эшафотом, разбудили его гомоном и перебранками. Задолго до рассвета туда подтянулись разносчики и лоточники.
К подоспевшим первыми булочникам (ноздри узника щекотал запах свежеиспеченного хлеба) вскоре присоединились пивовары, громогласно расхваливавшие достоинства своего товара. Один басовитый голос звучал так зазывно, что Джек решил подкупить стражника, чтобы тот принес ему на пробу образец товара. Вообще-то на основании богатого личного опыта Джек по-прежнему считал американцев неспособными варить приличный эль, но, возможно, последняя кварта, выпитая в колониях, сумеет развеять это предубеждение.
До сих пор ему удавалось сосредоточиваться на подобных мелочах, ибо дать своим мыслям волю означало бы поддаться отчаянию, а Джек твердо вознамерился предстать в полдень перед публикой отнюдь не в качестве жалкой, сломленной фигуры.
Кроме того, у него еще теплилась слабая надежда. Не в отношении себя — на основании улик, представленных накануне военному трибуналу, он бы сам облачился в черную мантию и вместе с судьей приговорил бы себя к повешению, — но в отношении Луизы. На имя генерала Хоу, обладавшего правом помилования, было подано прошение о смягчении приговора мисс Риардон на основании ее юности и неопытности, заслуг ее отца и того прискорбного факта, что молодая особа стала жертвой вредоносного влияния закоренелого изменника и интригана, Джека Абсолюта.
Джек никогда не имел привычки молиться и даже не подумал бы о том, чтобы молить Бога о собственном спасении, но в то утро страстно молился за Луизу. Хотел бы он знать, не молится ли и она за него!
Когда куранты, звон которых почти заглушался гулом многолюдного сборища, отбили половину двенадцатого, звякнули засовы и дверь отворилась. Джек поднялся навстречу посетителю.
— Хорошие новости, Джек. Это первый из двух подарков, которые я вам принес.
Джон Андре появился на пороге, облаченный, как и приличествовало такому дню, в безупречный мундир. Его волосы были тщательно уложены и собраны сзади в скрепленную бриллиантовой заколкой косу. С улыбкой, которая, казалось, наполнила темницу солнечным светом, он опять являл собой образец дружелюбного молодого щеголя и театрала, а не холодного дознавателя, на протяжении недельного заключения вновь и вновь изводившего Джека вопросами.
— Луиза?
Джек не сумел сдержать отчаяния в своем голосе.
Андре остановился, его улыбка исчезла.
— Увы, Джек. Право же, у меня и в мыслях не было играть вашими надеждами. Нет, приговор суда будет приведен в исполнение. Хотя, признавая необходимость подобной меры, я действительно о ней сожалею.
Джек опустился на свою койку.
— И каковы же хорошие новости? — пробормотал он.
Андре развернул стул, сел и подался к нему.
— Они смягчили ваш приговор.
Джек тупо воззрился на него. После того как надежда на спасение Луизы рухнула, он мало интересовался собственной судьбой.
— Они что, ее убьют, а меня оставят в живых?
— Нет, Джек, ну будьте же серьезны. — Андре извлек из кармана кисет и принялся деловито набивать трубку табаком. — Хорошая новость состоит в том, что суд согласился с моим представлением и вас не повесят.
Он зажег трубку от лампы, раскурил и выпустил струйку голубого дыма.
Джек издал смешок. Насмешила его неожиданная, нелепая мысль о том, что его дядюшка все-таки ошибся.
— О, благодарю вас, — выговорил он.
Судя по всему, эта ирония показалась Джону Андре обидной.
— Способ казни был изменен в знак уважения к вам как к солдату, каковым вы являлись до того, как... сбились с пути.
Он сделал затяжку и выпустил дым в верхний угол камеры, хотя смотрел, казалось, куда-то вдаль.
— Хотел бы я надеяться, что, окажись я в вашем положении, кто-нибудь проявил бы такую же доброту по отношению ко мне.
Андре оглянулся.
— Итак, Джек, учитывая проявленное снисхождение и то, что время ваше на исходе, не желаете ли напоследок чем-нибудь со мной поделиться?
На самом деле ни на что такое Андре не рассчитывал: до суда он каждый день пытался получить от Джека какие-либо сведения и, разумеется, ничего не получал. Джеку нечего было ему сказать, ибо истина отнюдь не интересовала Андре. Майор пребывал в убеждении относительно того, что Джек, будучи пособником Вашингтона, пытается оклеветать фон Шлабена, ибо по неизвестной причине питает ненависть к иллюминатам.
— Напоследок я повторю лишь то, что твердил вам все это время: следите за немцем. Вы говорите, что по орденской иерархии являетесь его начальником, но если это так, то получается, что хвост виляет собакой.
