Оказалось, что со времен Юнга ничего не изменилось. Свет по-прежнему распространялся, как волна. Я был более чем уверен, что он по-прежнему проявлял и свойства частиц. Но для того, чтобы повторить опыты по фотоэффекту, в лаборатории не было нужного оборудования.
Я как раз собирался сесть и посчитать волновые постоянные, когда в лабораторию с главного входа ворвался Иван, немой студент Слуцкого. Он был бледен и отчаянно размахивал руками.
Константин вместе с новым лаборантом Слуцкого. Михаилом Семеновичем, как раз отправились обедать. Сам профессор был в главном корпусе – то ли на ученом совете, то ли на планерке, то ли еще на каком-то мероприятии. В большом здании лаборатории работали только Иван, шестипалый Терентий да я. По-моему, Иван пытался знаками и губами сказать мне: Терентий! Но я не был силен в разговоре жестами и мимикой. Да и к чему расспрашивать, когда можно посмотреть своими глазами?
Вместе с Иваном мы пошли к подсобкам. Дальняя часть экспериментального корпуса была отгорожена от основного пространства и разбита на маленькие склады, бытовые комнаты и маленькие лаборатории, где по каким-то причинам нужно было ограничить пространство. В одной из таких лабораторий, полностью затемненной, работал с фотографическими пластинками Терентий. Профессор Слуцкий пытался восстановить искусство фотографии. До Катаклизма получили слишком большое распространение автоматические процессы проявки и печати фотоснимков, и никто не знал ни химической формулы проявителя и закрепителя, ни состава эмульсии. Да и устройство фотоаппарата нужно было разрабатывать заново – применительно к новым материалам.
Иван тащил меня за руку, вздрагивая и опасливо оглядываясь по сторонам. В фотолаборатории я был всего один раз, когда Терентий предложил мне ознакомиться с результатами его работы. Тогда меня удивило, что студент занял под фотолабораторию комнату с окном, – ведь в экспериментальном корпусе было достаточно внутренних помещений без окон, которые не пришлось бы и затемнять.
Глядя на Ивана, явно пребывавшего в панике, я в очередной раз пожалел, что при мне нет меча. Лезть навстречу какой бы то ни было опасности с голыми руками глупо, что удастся найти на месте – неизвестно. Поэтому я прихватил с собой длинный железный штатив. Не ахти какая удобная штука, но лучше, чем ничего.
Мертвенно-бледный студент показал рукой на дверь фотолаборатории и подергал головой.
Я толкнул дверь концом штатива. Она не открылась – Терентий заперся изнутри, чтобы никто не мог засветить его фотоматериалы. Пришлось подойти и нажать на дверь рукой. Слышно было, как щелкнул под давлением крючок. Он был слабенький, но дверь держал. Из маленькой щели под полом дул ветер. Довольно странно.
– Терентий! – позвал я.
Иван яростно замотал головой и указал на дверь. Что он хотел сказать? Что нельзя никого звать? Или что Терентия здесь нет?
Отступив немного, я ударил в дверь ногой. Как раз там, где располагался крючок. То-то будет смеху, если Терентий проявляет сейчас свою лучшую фотоработу!
Крючок отлетел, дверь распахнулась. В фотолаборатории было светло! Черные шторы были сорваны с окна, да и само окно… Остался только оконный проем. Стекла были выбиты вместе с рамой. Выбиты наружу, словно Терентий выскочил через окно, захватив его с собой.
Несколько стекляшек валялось на полу. Скорее всего, куски стекла из окна. Но, может быть, и разбившиеся заготовки для фотопластинок.
В комнате не было ничего, что могло представлять опасность. Все помещение просматривалось, спрятаться в освещенной фотолаборатории было негде.
Я подбежал к окну и выглянул в сад. Осколки стекла и обломки деревянной рамы валялись на земле. Немного дальше – еще какая-то куча мусора. Среди молодых яблонь петляет тропинка, ведущая напрямую в главный корпус. По ней мы ходили в столовую.
Теперь мне стало ясно, что встревожило Ивана. Он возвращался с обеда, когда заметил выбитое окно в лаборатории товарища. Сам исследовать комнату он не решился и прибежал за мной. Точнее, наверное, не за мной, а за любым, кто окажется в лаборатории.
– Вызывай службу безопасности! – приказал я студенту, выпрыгивая в выбитое окно.
Час назад я видел Терентия в большом зале лаборатории, а два часа назад проходил по тропинке из столовой. Окно было целым. Стало быть, если Терентий похищен, это произошло не больше часа назад. Если он сам инсценировал нападение на свою фотолабораторию, то не больше двух часов назад. Хотя я не понимал, зачем Терентию могло понадобиться вышибать собой раму, такой возможности я тоже не исключал.
В любом случае следы на улице совсем свежие. Если они есть. А их не может не быть. Наконец-то.
В саду стоял мерзкий запах, густой и тяжелый. Омерзительно вонял мусор, зловоние шло от деревьев и даже от стен лабораторного корпуса. Что-то здесь было не так…
Под «зловонием» я понимаю, конечно, еле слышный, но чрезвычайно противный запах, различимый для опытного носа. Нетренированный человек просто почувствовал бы дискомфорт и не понял бы, откуда он пришел. Я знал – дело в запахе. Чужом, неведомом, страшном. Если бы я был мастером – нюхачом, то смог бы выделить каждую его компоненту и понять, кому принадлежит запах, чего можно ожидать от его обладателя. Но я всего лишь немного натренировал свой нюх и мог разобрать, откуда идет ощущение. Не более того.
На влажной земле под окном явственных отпечатков не нашлось. Если не считать острых ямок треугольной формы. Точнее, не треугольной, а пирамидальной. Пирамидка – острая, зазубренная.
Такие следы я уже где-то видел. Там, где они были совсем неуместны…
Я пытался вспомнить, где именно, а сам тем временем углублялся в сад, надеясь выйти на более реальные следы похитителей. Треугольные ямки, скорее всего, побочный продукт их активности. Или они все же передвигались на чем-то напоминающем ходули? Маловероятно, ведь ямки были не настолько глубокими. Даже легкий человек вдавил бы такую острую ходулю гораздо глубже. А окно выбил кто-то отнюдь не легкий и не слабый…
В саду я набрел на размытое кострище, оставшееся, наверное, от студенческого пикника, и сразу вспомнил, где я еще видел след – в пепле костра неподалеку от перевала. Вместе с Валией и Шмигги. Гном тогда сильно чего-то испугался, но не признался чего. А я почему-то не вытряс из него нужной информации. Не посчитал, что это очень важно.
Но и тогда след мне что-то напомнил. Не так явственно, как здесь… В этом саду все было так же, как и там, где я видел его прежде. Священники, студенты, лес, мокрая листва… Палатки… Нет, не палатки!
Я вспомнил! Такие же ямки были в том месте возле Провала, где я нашел отца Филарета, умершего у меня на руках. Тогда я еще подумал, что углубления в земле похожи на следы от кольев палаток. И вспомнил о студенческих спортивных лагерях. Здесь было то же самое!
Но какая связь была между лесом на Машуке рядом с Бештауном и здешним садом? Священники. Точнее, жители Славного государства. Если так, убийства и похищения можно было объяснить происками вражеских диверсантов. К примеру, турок и их союзников, использовавших похожее оборудование. В Бештауне наверняка могли найтись союзники турецких пиратов. Вера-то у турок и некоторых бештаунцев одна…
