— Тянет на преступление, — протянул констебль, сурово глядя на Стюарта.
Стюарт поднял глаза на Эмму. Взгляд его был тяжелым.
Ей стало слегка не по себе. Если этот трюк не сработает, тогда она вообще не знала, что делать. Его бездействие было словно затишье перед бурей.
— Господин констебль, сначала Монт-Виляр сказал, что поедет, но потом все началось. — Эмма и полисмен, маленький и тщедушный, с опаской смотрели на Стюарта, который в своем пальто казался еще выше и крупнее, чем был на самом деле. — Этот человек опасен, сэр. Вы не справитесь с ним, если не ограничите его свободу.
— Простите? — У Стюарта от возмущения глаза полез ли на лоб.
Эмма прошептала констеблю на ухо:
— Он сильный, как буйвол, и его ничто не может остановить, раз уж он разойдется. Если вы не наденете на него наручники, ждите беды.
— Я джентльмен, — произнес Стюарт, ни к кому конкретно не обращаясь, затем констеблю: — Мы разберемся во всем в участке, — и к Эмме: — А с вами у меня будет разговор потом.
— Наденьте на него наручники, — сказала Эмма полисмену.
Стюарт повернулся к ней и, если бы она оказалась чуть ближе к нему, наверное, как следует стукнул бы ее.
Когда Стюарт немного нагнулся, чтобы их с Эммой глаза оказались на одном уровне, Эмма вдруг метнулась за спину констебля, и полицейский, подумав, естественно, само худшее, схватил преступника за предплечье.
— Сожалею, сэр, — произнес он со стальными нотками в голосе.
Звякнул металл, и руки Стюарта оказались скованными сияющими новенькими наручниками, недавно введенными в обиход как обязательная экипировка констеблей. Стюарт был вне себя. Глаза его метали молнии, щеки покрылись красными пятнами.
Глядя на него, Эмма не могла ответить на вопрос, что вызвало в нем такую бурю негодования — страх или изумление. Изумление тем, как ловко ей удалось поменяться с ним ролями. Эмма и сама не вполне отдавала себе отчет в своих поступках. Что, как не вредность, заставило ее прижаться к констеблю и обшарить его карманы в поисках ключа от наручников? За спиной у констебля она показала ключ Стюарту.
Стюарт немедленно выдал ее действия:
— Она взяла ключи.
— Кто взял ключи? — спросил полисмен. — Ключи от чего?
— От наручников, как мне кажется. Миссис Хотчкис их у вас украла. Смотрите. — Стюарт кивнул в ее сторону, не отпуская ни на миг ее глаз.
Констебль похлопал себя по карманам.
— Не глупите, сэр, они у меня тут.
— Проверьте, там их нет.
Эмма деликатно опустила ключ в карман за мгновение до того, как констебль сунул туда руку. Он вытащил ключ и помахал им у Стюарта перед носом.
— Нехорошо, — сказал он и снова опустил ключ в карман, вернее — он решил, что опустил, поскольку Эмма, осторожно прижав руку к его карману, раскрыла ладонь и ключ упал ей прямо на руку.
— Она опять его взяла, — на этот раз без особой надежды на сообразительность констебля заявил Стюарт.
Эмма отступила к камину. Деликатно кашлянув, она уронила ключ за решетку и тут же зашлась в кашле, дабы констебль не услышал, как ключ упал куда-то на скрепленную цементом каменную кладку, где его никто не найдет, если только им не придет в голову разобрать камин.
— Прощай, Стюарт, — сказала она, глядя, как его бесцеремонно выталкивают из номера. — Прощай, дорогой.
Все оказалось проще, чем она думала. С этого момента, смирившись со своей судьбой, она уже знала, что делать. Или думала, что знает. Она взяла конверт с двумя тысячами фунтов и шляпную коробку с фигуркой горгульи.
И тут перед ней открылась бездна возможностей. Хотя по-настоящему привлекательной казалась только одна. Эмма выписалась из отеля, вызвала кеб, велела погрузить багаж и дала извозчику лондонский адрес Стюарта.
— Оттуда мы поедем на вокзал Кингз-Кросс, — сообщила Эмма. — Вам придется меня подождать. Совсем недолго. — У нее оставались пятьдесят шесть фунтов, который он позволил ей взять. Достаточно для начала. К тому же деньги эти принадлежали ей по праву. Она их заработала.
Дом Стюарта оказался пуст. Слуг не было. К тому же там она обнаружила то, чего никак не ожидала обнаружить.
В лондонском доме, как и в Данорде, была библиотека. Не такая богатая, конечно, но очень в его духе. У окна стоял большой письменный стол. Она открыла шляпную коробку, вытащила фигурку, развернула ее. Словно нежданный подарок, она положила ее на середину стола. Затем вытащила из сумочки конверт с двумя тысячами и поставила его, прислонив к фигурке. Все это выглядело очень органично.
И тогда она заметила на полу смятые листы.
Развернув один, другой, Эмма увидела, что все это недописанные записки.
«Эмма, — начиналось одно из посланий, — сделай мне» (зачеркнуто), — затем: «не была бы ты так любезна оказать мне честь», — и длинный росчерк во всю страницу.
Другое послание начиналось:
«Моя дражайшая „мисс Маффин“, вы единственная женщина, которую я когда-либо», — и все.
Еще в одной было написано:
«Я люблю тебя, будь моей... — длинный росчерк, и внизу приписка: — ...будь моей женой, черт возьми, если по-другому нельзя».
«Твоя нервная задница», — подумала она и улыбнулась.
На краю стола, где тоже валялись скомканные листы — похоже, он бросал их через стол, — Эмма заметила маленькую коробочку. В ней было кольцо с бриллиантом. Он выбрал красивое, но разве Стюарт мог выбрать другое? Она закрыла коробочку. Крышка со щелчком захлопнулась.
Но записки... Ах, он сделал одиннадцать попыток. Их она собрала все до одной, расправила, сложила и спрятала в карман. Она читала их и перечитывала, одну за другой, одну за другой, стоя у окна. Она читала, пока свет не иссяк, пока не стемнело.
Извозчик, конечно, не стал ее ждать. Он разгрузил сундуки, занес их за ворота. Эмма и их оставила здесь. Все вещи, что он купил для нее. Прощайте.
Эмма вышла на улицу, когда зажглись фонари. Но, даже сидя в кебе, она продолжала читать и перечитывать его незаконченные письма, подставляя листы, любовно расправленные, под свет уличных фонарей. Она разглаживала их, стараясь сделать так, чтобы ни одной морщинки не осталось на бумаге, пока листы не сделались мягкими. Словно так она могла выправить и свою жизнь, избавить ее от складок и заломов. Затем она сложила их все в аккуратную стопку — опрятная стопка непонятого, невнятного, еще только зарождающегося, еще не вполне дошедшего до ее сознания чувства, ее собственного, полностью утвердившегося лишь тогда, когда стало слишком поздно. Доверие. Доверие — это единственное, от чего нельзя отступать в игре. Доверяй партнеру. Никогда в нем не сомневайся.
Ей никогда бы не пришло в голову, что Стюарт сделает это, сделает ее счастливой. Отбросит за ненужностью все свои желания, даже желание получить статуэтку, и будет думать о ней. Почему нет? Куда исчезла ее вера в других людей, в другого, особенного, любимого? И вообще, была ли когда-нибудь в ней эта вера? Верила ли она когда-то, что стоящий мужчина найдет ее, захочет ее, выберет ее из всех, выберет вопреки тысячам возражений, в том числе и ее собственным, попросит ее стать его половиной, быть с ним до конца жизни?
