— Тебе следовало подождать, — сказала она, — подождать отца, он бы принял меры, предусмотренные законом. То, чем ты занимаешься, напоминает обыкновенное воровство.
— Когда речь идет о жизни и смерти, — сказал я, — не до мер, предусмотренных законом. Взгляни, что это?
Я протянул ей длинный лист бумаги, исписанный какими-то названиями.
Некоторые из них были на английском, некоторые — на итальянском и латинском.
— Я не уверена, — ответила Луиза, — но думаю, что это список растений и трав. Почерк неразборчив.
Пока я обшаривал ящики, она задумчиво рассматривала бумагу.
— Да, — сказала она, — должно быть, это ее травы и снадобья. Но второй лист на английском; похоже на заметки по разведению растений; здесь названы десятки пород.
— Найди ракитник, — сказал я.
Она вдруг все поняла, наши взгляды встретились. Через мгновение она вновь опустила глаза на бумагу, которую держала в руках.
— Да, есть. Но это ничего не даст тебе.
Я выхватил лист из ее рук и прочел место, на которое она показала пальцем.
.
Внизу указывался источниковедении: «Новый ботанический сад». Отпечатано для Джона Стокдейла и Компании Т. Бауслеем; Болт-Корт, Флит-стрит, 1812.
— Здесь нет ни слова про яд, — сказала Луиза.
Я продолжал обыскивать бюро. Я нашел письмо из банка и, узнав почерк мистера Куча, небрежно развернул его.
«Милостивая государыня, мы чрезвычайно признательны за то, что Вы вернули коллекцию драгоценностей семейства Эшли, каковая, согласно Вашим указаниям и поскольку Вы вскоре покидаете Англию, будет храниться у нас до тех пор, пока Ваш наследник, мистер Филипп Эшли, не вступит во владение ею.
Искренне Ваш Герберт Куч».
Я вложил письмо в конверт, чувствуя, что внезапная боль сжимает мне сердце. Как ни велико влияние Райнальди, но этот последний поступок — ее чувства, ее порыв.
Кроме письма от мистера Куча, в бюро не было ничего существенного. Я внимательно обыскал каждый ящик, обшарил все отделения для писем. Либо она уничтожила письмо, либо носила его при себе. Озадаченный и расстроенный, я снова повернулся к Луизе.
— Его здесь нет, — сказал я.
— Ты смотрел в бюваре? — с некоторым сомнением спросила она.
Я, как дурак, положил бювар на стул, полагая, что тайное письмо не может быть спрятано на самом видном месте. Я взял бювар в руки, раскрыл, и из листов чистой бумаги выпал конверт из Плимута. Письмо все еще лежало внутри. Я вынул его и передал Луизе.
— Вот оно, — сказал я, — посмотри, можешь ли ты расшифровать его.
Она взглянула на бумагу и вернула ее мне.
— Оно не на итальянском, — сказала она. — Читай сам.
Я прочел письмо. В нем было всего несколько строчек. Как я и ожидал, Райнальди обошелся без формальностей, но не так, как мне это представлялось.
Он писал в одиннадцать вечера, письмо было без начала.
«Поскольку Вы теперь более англичанка, чем итальянка, то я пишу Вам на языке, который Вы приняли в качестве родного. Сейчас чуть больше одиннадцати, а мы поднимем якорь в полночь. Во Флоренции я сделаю все, о чем Вы просили, а возможно, и больше, хотя и не уверен, что Вы этого заслуживаете. Во всяком случае, когда Вы наконец решитесь оторваться от любезных Вашему сердцу мест; вилла и слуги будут готовы к Вашему прибытию.
Не тяните слишком долго. Я никогда особенно не доверял ни порывам Вашего сердца, ни Вашим чувствам. В конце концов, если Вам так трудно расстаться с этим мальчиком, привезите его с собой. Однако советую Вам послушаться моего предупреждения. Берегите себя и верьте вашему другу.
Райнальди».
Я дважды прочел письмо. Затем отдал Луизе.
— Ты нашел доказательство, которое искал? — спросила она.
— Нет, — ответил я.
Чего-то явно недоставало. Какого-нибудь постскриптума на клочке бумаги, который она положила между другими листами. Я поискал еще раз, но не нашел ничего, кроме тонкого бумажного пакета. Я схватил его и сорвал обертку. На сей раз это было не письмо, не список трав или растений. Это был карандашный портрет Эмброза. Подпись в углу была неразборчива, но я предположил, что рисовал кто-то из его итальянских друзей, поскольку под инициалами автора было выведено: «Флоренция», а еще ниже — дата: июнь года смерти Эмброза. Я во все глаза смотрел на рисунок, отдавая себе отчет в том, что передо мной последнее изображение Эмброза. За то время, что его не было дома, он очень постарел. Вокруг рта и в уголках глаз лежали морщины. Сами глаза смотрели затравленно, словно у его плеча стояла чья-то тень и он боялся оглянуться.
На лице было выражение потерянности и одиночества. Казалось, он знает про уготованное ему несчастье. Глаза просили любви, но в то же время молили о жалости. Под рисунком рукой самого Эмброза была выведена какая-то фраза по-итальянски. «Рейчел. Non rammentare che le ore felici. Эмброз». Я протянул рисунок Луизе.
— И больше ничего, — сказал я. — Что это значит?
Она прочла надпись вслух и ненадолго задумалась.
— «Запомни лишь счастливые часы», — медленно проговорила она и вернула мне рисунок вместе с письмом Райнальди. — Она не показывала его тебе раньше? — спросила она.
— Нет, — ответил я.
Мы молча смотрели друг на друга. Вскоре Луиза заговорила:
— Как по-твоему, могли мы составить о ней не правильное мнение? Я говорю про ад. Ты же сам видишь, что доказательства нет.
Я положил рисунок и письмо в бюро.
— Если нет доказательств, — сказала Луиза, — ты не имеешь права выносить ей приговор. Возможно, она невиновна. Возможно, виновна. Ты не в силах что-либо предпринять. Если она невиновна, а ты обвинишь ее, то никогда себе этого не простишь. Тогда ты сам окажешься виновным, а вовсе не она.
Уйдем из этой комнаты и спустимся в гостиную. Я жалею, что мы трогали ее вещи.
Я стоял у открытого окна будуара, вглядываясь в дальний конец лужайки.
— Ты увидел ее? — спросила Луиза.
— Нет, — сказал я, — она ушла почти полчаса назад и до сих пор не вернулась.
Луиза пересекла комнату и встала радом со мной. Она заглянула мне в лицо.
— Почему у тебя такой странный голос? — спросила она. — Почему ты не сводишь глаз с лестницы, которая ведет к дорожке с террасами? Что-нибудь случилось?
Я слегка оттолкнул ее и пошел к двери.
— Ты знаешь колокольную веревку на площадке под башней? — спросил я.
— Ту, которой пользуются в полдень, чтобы созвать слуг на обед? А теперь ступай и дерни ее изо всех сил.
Луиза в замешательстве взглянула на меня.
