Шло наступление наших войск в Прибалтике. 26 августа был освобожден город Нарва. Мы продвигались в глубь Эстонии. Сильные бои развернулись в конце августа. Немцы оказывали отчаянное сопротивление. Помню, как на одном из участков батальон за день три или четыре раза поднимали в атаку. Хотя нас поддерживала артиллерия и минометы, продвигались вперед тяжело. Дня два топтались на месте.
Сам не знаю, как уцелел во время атак. Отчасти сыграла свою роль команда взводного не лезть пулеметчикам вперед, а поддерживать пехоту огнем. Хоть и не лезли вперед, а находились в рядах атакующих. Люди падали под пулями десятками. По ложбине мимо меня цепочкой ползли раненые. Санитаров не хватало, тянули друг друга. Жутко было видеть, как полз солдат с оторванной ступней, замотанной бурой от крови нательной рубашкой.
Я расстрелял пять или шесть дисков подряд. Пулемет раскалился. В этот момент немцы пошли в контратаку. Я хотел помочиться на ствол, но что-то внутри перехватило, не мог выдавить ни капли. Помощник вылил на кожух остаток воды из фляжки. Ствол шипел и парил. Редкий лес представлял невообразимую картину. Многие деревья были перебиты снарядами и крупными осколками. Одинокая сосна горела, как свечка, дымила влажная хвоя, кое-где прорывались языки пламени. Дым висел слоями, а из него возникали все новые фигуры людей. Бежали наши бойцы. Падали, стреляли, а метрах в ста приближалась цепь в характерных массивных касках. Немцы редко снимали каски. Они были у них толстые и более надежные, чем наши. Но пули брали и немецкие каски, пробивая насквозь вместе с головой. Оставалось только попасть.
Я вставил в пазы очередной диск, передернул затвор. Впереди возникли сразу пятеро немцев. Их фигуры плыли в белесом хвойном дыму. Нажал на спуск и повел стволом слева направо. Сейчас я их смахну одной длинной очередью! Пулемет бился в руках, все пять немцев упали. Потом «Дегтярев» замолк. Я дергал заклинивший затвор. Сорвал диск. Из казенника торчала лопнувшая гильза. Трое немцев поднялись, исчезли в низине, затем отползли и двое других. Я промахнулся или в лучшем случае легко ранил двоих. А длинной очередью раскалил казенник, в котором застряла гильза.
Я растерялся. Пожилой помощник протягивал нож.
Я пытался поддеть застрявшую гильзу, но безрезультатно. Над головой засвистели пули. Верхушка бруствера разлетелась от попаданий нескольких разрывных пуль. Опасность отрезвила меня. В горячке боя я понаделал ошибок, не такой уж опытный был из меня пулеметчик. Нельзя стрелять длинными очередями и надо менять позицию. Как только немцы засекают пулемет, по нему открывают огонь. Мы отползли по траншее в сторону. Бойцы, сумевшие уцелеть после неудачной атаки, стреляли из винтовок и автоматов. Я взял себя в руки и сумел выбить гильзу. Вставил диск. Хотя цель не видел, выпустил наугад несколько коротких очередей. Ко мне подбежал взводный:
— Почему прекратил огонь?
— Пулемет перегрелся.
— Помочиться не можешь?
— Не могу, — признался я. — Мы его водой охладили. Дайте еще одного бойца, диски набивать.
Взводный поймал за рукав легко раненного в ногу солдата и приказал помогать моему расчету.
— Я же ранен, — пожаловался тот. — Надо быстрее в санбат.
— Какой к черту санбат! Не видишь, как фрицы лупят. Из траншеи не высунешься, сразу убьют. Помогай пулеметчикам, если жить хочешь.
Вскоре открыли огонь наши орудия и появились три танка с десантом на броне. При поддержке танков мы продвинулись на километр. В то время немцы уже активно использовали «фаустпатроны». Один танк подожгли, второй подбили. Его тянула на тросе единственная уцелевшая «тридцатьчетверка». Экипаж поврежденного танка, развернув пушку, посылал снаряд за снарядом в сторону немецких укреплений.
К вечеру немцы снова пошли в контратаку. Вначале вели сильный огонь из минометов. Стреляли уже не мелкие «пятидесятки», а батарея батальонных минометов. Одна из мин взорвалась в пяти шагах перед нами. Помощников и меня засыпало землей. Легкораненый, который мне помогал, попросился в тыл. Сказал, что немеет нога и кружится голова.
— Переждал бы обстрел, — предложил я.
— Нет, я пойду. Иначе сознание потеряю.
У каждого своя судьба. Паренек был молодец, полдня оставался с нами, раненный. Пополз, потом встал, наверное, собирался бежать. Мина шарахнула рядом с ним. Его подбросило, как тряпичную куклу. Убило наповал. А в нашу сторону перебежками приближались фигуры в касках, во френчах, камуфляжных куртках. Били наши минометы, стреляли по всей цепи винтовки, автоматы. Мы заняли немецкие глубокие траншеи, обложенные жердями с удобными гнездами для стрельбы. Нас пытались из них выбить. Я стрелял более спокойно. Сумел заставить залечь группу, бежавшую к нам. Двое фрицев после моих очередей остались лежать и уже не встали.
Рослый боец выволок из ниши ящик немецких гранат-колотушек. Отвинчивал колпачок на рукоятке, дергал за шнурок и с матюками швырял гранату в сторону залегших немцев. Когда он бросил их штук пятнадцать, я не выдержал:
— До фрицев почти сто метров, а ты от силы на шестьдесят кидаешь. Какой толк?
— Толк? — переспросил здоровяк и засмеялся. — Пусть лежат и трясутся.
Его смех показался мне каким-то ненормальным, истеричным. Впрочем, мы почти все были контужены или с трудом соображали, находясь целый день под обстрелом. Трупы лежали на каждом шагу. На них уже не обращали внимания, просто переступали. Мой пожилой помощник смирился с мыслью о смерти. Без конца шевелил губами, возможно, молился. Но диски набивал и подавал мне вовремя. Когда подошли к концу патроны, стал собирать их в патронташах и вещмешках. Свои обязанности в опасной ситуации выполнял хорошо.
Немцы уже в сумерках попытались снова атаковать. Наши подтянули дополнительные орудия и минометы. Огонь из всех стволов был такой мощный, что атака быстро захлебнулась. Рота снова собралась вместе, осталось в строю меньше половины бойцов. Уже в темноте привезли ужин, но мы, пошарив по блиндажам, нашли консервы, сало-шпиг, маленькие буханочки хлеба в целлофане. Разжились и спиртным. Несмотря на ругань офицеров («заснете, перебьют всех!») многие крепко выпили. Я тогда не пил, но воды не хватало, и я с жадностью опрокинул две кружки кисло-сладкого вина. Может быть, и опьянел, но хорошо набил брюхо. Попробовал первый раз в жизни сардины, консервированные сосиски, прибрал кусок копченой колбасы. Затем старшина и наши повара принесли гречневой каши с мясом, хлеба, водки. От каши я не отказался, а водку пить не стал.
Кострома вместе с помкомвзвода Шахтером обходили позиции взвода. Полтора десятка человек занимали участок обороны метров сто двадцать. Один человек на семь-восемь метров. Даже соседа не видно. К тому же половина уцелевших уже спали, крепко выпившие после напряжения тяжкого дня. Этот участок всю ночь охраняли мы со вторым номером и еще одним из непьющих бойцов. Кроме оружия, нам достались две ракетницы с запасом разноцветных ракет. Мы выпускали их на любой шорох. На брустверах были разложены винтовки, автоматы. Мы ходили и стреляли, создавая видимость, что взвод не спит.
