Спутники Пацци вынули мечи. Увидев это, Пацци подал им знак и покачал головой.
— Да Мосто мертв, — продолжал Мельцер. — Что же теперь будет?
Леонардо Пацци снова покачал головой и оттолкнул Мельцера в сторону.
— Что же теперь будет с индульгенциями? — крикнул Мельцер ему вслед.
Пацци не ответил. Он бросился в направлении кампо Санти-Филиппо-э-Джакомо, охранники побежали за ним.
Мельцер и Глас молча продолжили свой путь. Тишина в переулках, прерываемая только раздававшимся время от времени собачьим лаем, внезапно стала казаться зловещей. Когда впереди показалась голубая башня церкви Сан Лоренцо, зеркальщик вдруг остановился. Глас вопросительно посмотрел на него.
— Знаете, кто это был? — спросил Мельцер. Глас кивнул:
— Легат Леонардо Пацци, который хотел стать Папой.
Мельцер удивился, откуда Гласу обо всем известно. Но больше всего Михеля интересовал другой вопрос, который он и задал Гласу:
— Что это, интересно, понадобилось Пацци в это время в Кастелло?
— Я не хочу говорить о том, что приходит мне в голову, — ответил Глас.
— Думаю, мы подозреваем одно и то же.
И они побежали. Мельцер и Глас поспешно пересекли кампо Сан-Лоренцо. Повернув в переулок, где стоял дом Мельцера, они услышали громкие крики. На полпути им повстречалась Франческа. Еще издалека она закричала:
— Господин, скорее, дом горит!
Когда Мельцер приблизился, задняя часть дома уже горела. Слуги и несколько стариков, живших по соседству, занимались тем, что выносили на улицу мебель. Мельцер крикнул им, чтобы позаботились лучше об оборудовании мастерской.
Во все стороны распространялся темный едкий дым, привлекая все больше ротозеев, которым интересно было поглазеть на занимательное зрелище. В Венеции не принято было тушить горящие дома — им позволяли сгореть дотла. Все усилия направлялись на то, чтобы не дать огню распространиться на соседние здания, но поскольку дом Мельцера стоял на открытом месте, никто не заботился о том, чтобы остановить пожар.
— Чертов Пацци! — выругался Мельцер, затем набрал в легкие побольше воздуха и бросился в дом, из которого валили черные клубы дыма. Зеркальщик знал лабораторию как свои пять пальцев, поэтому уверенно схватил ящичек с набором букв, хоть дым и застилал Мельцеру глаза.
У себя за спиной Михель услышал голос Гласа.
— Буквы! — прорычал Мельцер, отплевываясь. — Помогите мне спасти буквы, иначе все пропало.
Глас все понял. Он схватил тяжелый ящик, который подал ему зеркальщик, и стал один за другим вытаскивать ящики на улицу. (Всего их было двадцать четыре) Глас думал, что теперь Мельцер успокоится и выйдет из горящего дома, но когда тот не появился, Глас снова бросился в здание.
— Вы с ума сошли, Мельцер! — закричал он в дым. Не получив ответа, Глас стал на ощупь пробираться в лабораторию, пока не схватил Мельцера за полы одежды. — Вы рискуете жизнью!
Мельцер, который воспринимал Гласа только как силуэт или призрак, казался невменяемым. Он издал какие-то гортанные звуки, затем несколько раз повторил:
— Мои прессы, мне нужны мои прессы!
Тут Глас схватил Мельцера за камзол и несколько раз ударил по щекам, а потом вытолкал впереди себя на свежий воздух, где мастер упал без сознания.
При помощи вонючей воды из канала, которую Глас принес в кожаном мешочке, едва не вылив всю на себя, он вернул Мельцера к жизни. Теперь он лежал на мостовой на безопасном расстоянии от дома. Вытирая воду с лица, он вдруг заметил ящички с наборами букв, которые стояли рядом с ним, а за ними — три его самых лучших пресса.
— Глас, — немного смущенно сказал Мельцер, — вы просто сорвиголова. Когда нужно, вы тут как тут.
Глас нахмурился и сказал:
— Сорвиголова? Ну хорошо, если это комплимент, то пусть будет так!
В тот же день Мельцер и Глас погрузили спасенные буквы и прессы на корабль. Пока Папа и дож наслаждались ликованием толпы в соборе Святого Марка, зеркальщик и Глас вместе со всеми инструментами достигли материка, где, как и было обещано, их ждала запряженная лошадьми повозка.
На следующий день оба мужчины прибыли в Верону, где на пьяцца Эрбе, старой рыночной площади, поселились на постоялом дворе напротив большого колодца.
Мне все еще не по себе, когда я вспоминаю о том, как учился ненавидеть Верону, город, доставляющий всем радость, подобно Падуе и Флоренции. Должно быть, вам это знакомо: в течение своей жизни человек повидал немало мест, городов с замками, дворцов и соборов за толстыми стенами, или таких мест, молва о которых идет по всему миру, потому что они славятся музыкой, искусством или деловой жизнью. Но это не имеет ни малейшего значения, потому что все решают наши собственные переживания, которые настраивают нас в пользу города или против.
Глас был человеком немногословным, поэтому путешествие в Верону протекало почти в полном молчании, что меня абсолютно не печалило, потому что я не люблю людей, которые говорят просто ради того, чтобы говорить, а не для того, чтобы сообщить что-то важное. Я мог спокойно осматривать места, мимо которых мы проезжали, и думать о туманном будущем.
Довериться человеку, который отказывался называть свое имя и цель путешествия, было, по меньшей мере, рискованно, по крайней мере в моем тогдашнем положении; ведь я должен был понимать, что за мной охотятся как одна, так и другая партия. Было совершенно очевидно, что Пацци поджег дом, чтобы уничтожить ставшие ненужными после неудавшегося покушения, выдававшие его индульгенции. Благодаря этому — я был уверен — он сможет отрицать свою причастность к заговору и даже получить от Папы награду за превосходную подготовку путешествия.
Когда после прошедшего в молчании ужина на постоялом дворе Глас объявил, что наше пребывание в Вероне не ограничится одним днем, как было запланировано, а придется ждать, пока нам предоставят повозку, на которую можно будет погрузить тяжелые буквы и инструменты, меня охватило серьезное беспокойство. Должен признаться, что хотя до сих пор все шло именно так, как мы договаривались, мое недоверие по отношению к Гласу по-прежнему было сильно.
Буквы, свое сокровище, я дал на хранение хозяину постоялого двора. За звонкую монету Паоло Ламберти — так звали досточтимого пьянчугу — предоставил безопасную комнату, свой винный погреб, ключи от которого болтались у него на ремне. На вопрос по поводу таинственного содержимого ящиков я ответил, что там новая игра в кости, которую я изобрел и для которой пока что не нашел покупателя. Так я думал уберечься от воров, которых в этом большом городе было не меньше, чем в других.
Для человека, приехавшего из Венеции, где роскошью поражают даже самые узкие улочки Серениссимы, Верона вызывала огромное разочарование, по крайней мере, в том, что касается окраин. Дорога в сердце города ведет через узкие, кривые переулки с безликими домами, даже отдаленно не напоминающими здания Венеции, города мирового значения. Зато центр Вероны на излучине реки Эч просто прекрасен, от площадей и дворцов, построенных преимущественно из Rosso di Verona, красноватого известняка, которого так много в этой местности, до руин римского амфитеатра, использовавшегося в качестве каменоломни для строительства многих дворцов.
