– Да, – напряглась Ева.
– Это я ее придумала. Ее не существует. То есть она, конечно, стала реальной, как только я ее достаточно обдумала, но она – это душа театра. Просто его душа, ангел-хранитель, воплощенный в молодой женщине. Да, – вскинула Марго голову. – Просто душа. Именно так я себе представляю душу этого здания. Она и в танце летает невесомо и естественно, как перышко на ветру, и поет… Почему-то до сих пор не пыталась петь, странно. Ей это в голову не приходит. Боже, как чудно запоет его душа, если Наденька захочет! – застонала Марго и завалилась на бок.
– Ничего себе – ангел-хранитель! – возмутилась Ева. – А труп на сцене?
– Пусть все тайное станет явным, – пробормотала Марго, не поднимаясь.
– Люстра рухнула, – неуверенно продолжила Ева, вспоминая, имеет ли к этому отношение Наденька.
– А могла бы и во время спектакля на зрителей!
– Помощник режиссера от всего этого умер.
– Никчемный суетливый хранитель условностей. Помешанный на профессиональном рвении и порядке глупый гном… – затихающим голосом бормочет Марго.
Ева осторожно ставит болонку на пол, встает, идет одеться. Осмотрев мокрую ванную, она неуверенно проводит рукой внутри ее. Цокая длинными коготками по паркету, болонка тащится за ней по коридору, застывает сосредоточенно и вдруг неуверенно кашляет, как будто собиралась тявкнуть, но не нашла в себе подходящего звука. Заглянув на кухню, Ева убеждается, что Марго не собирается вставать, и на цыпочках идет в комнату. Оторопев на некоторое время от вида спальни, от насильного сочетания черного и белого, от застывшей стеклянными глазами морды медведя на полу, Ева начинает двигаться очень быстро и по возможности бесшумно. Она обыскивает выдвижные ящики трюмо, обшаривает огромную кровать. В комоде чулки и белье – ящики без секретов, фотографии в альбоме на серванте – альбом обычный, сервант старинный, и в нише под открытым баром есть тайник, но в нем – два перстня, поломанная брошь и странная игрушка – то ли затасканная птичка, то ли мохнатое чучело уже трудно угадываемого зверька.
Собачонка стоит в дверях, в комнату не входит. Вернувшись к тумбочке у кровати, Ева замечает, что вступила в какой-то порошок. Присев и захватив то ли пепел, то ли темную пудру пальцами, Ева нюхает порошок и замечает, что он насыпан определенным образом – получился большой круг, очерчивающий кровать. Шкура медведя попадает в этот круг, и торшер с металлическими обвисшими на разных уровнях плафонами, и тумбочка. На тумбочке лежит толстенный телефонный справочник, несколько вскрытых конвертов, журнал «Педагогика», в половинке высохшей кожуры кокоса – высушенная и скорченная лапка то ли курицы, то ли другой птицы, устрашающе растопыренная и когтистая.
– Ни-че-го, – шепотом констатирует Ева. Больше всего ее удивляет отсутствие книг и компьютера. Нет здесь и телевизора. Телевизор – на кухне, в одном из навесных шкафов. Она оглядывается напоследок, пытаясь понять странное притяжение комнаты, и, уходя, плотно прикрывает дверь.
Марго уже сидит. Покачиваясь и по-прежнему стиснув ступни ладонями, она смотрит на Еву с жалостью.
– Поговори со мной, – предлагает она, даже голосом демонстрируя снисхождение.
– Милене угрожает опасность, да?
– Опасность? Это называется смерть. Просто смерть. Разве смерть опасна?
– А как ты думаешь, – задумывается Ева, – почему они к тебе приходят перед этой самой неопасной смертью?
– Они ходят где хотят. Они и возле тебя ходят, пытаются поговорить, потрогать, но ты ничего не чувствуешь. В этом все отличие. Просто я их вижу и слышу, а ты – нет.
– Души ходят везде?
– Да, представь, как только твоя душа устает, она уходит скитаться. Мне часто снится страшный сон. Как будто я вижу саму себя, хочу прикоснуться, а рука проходит насквозь. Пока я сплю – страшно, а когда проснусь – смешно. Я, разгуливающая кафаром в этой кухне и разговаривающая с собой живой? Очень смешно.
– Да-а-а, – уныло протянула Ева. – Смешно. А люди замечают, что их покинула душа?
– Редко. В основном они ничего не предчувствуют.
– Получается, что ясновидящий видит то, что ему показывают странствующие души?
– Получается.
– Ты ездила в канадское посольство и сказала, что знаешь о местонахождении разыскиваемого ими человека.
– Да, – не удивляется Марго. – Я заполнила какой-то оповестительный листок. Они обещали навести обо мне справки. Похоже, что эти справки наводятся в твоей организации.
– Да. Поступил запрос на тебя. Запрос отправили в отдел по АЯ.
– АЯ?
– Аномальные явления.
– О! – уважительно кивает Марго. – А я однажды видела обалденное аномальное явление. В психушке. Одна женщина не смогла справиться с окружавшими ее кафарами. Она стала им подражать и так заигралась, что стала проживать их судьбы. Врачи называют это расслоением личности. Когда утром ты – примерная школьница, к полудню – извергающая грязные ругательства мегера, а вечером тебе кажется, что вот-вот родишь Спасителя и воды уже отошли. Вы ответили послу, что я ясновидящая?
– Я не знаю, что ответил на это отдел АЯ, я только знаю, что запрос поступил. Во что ты играешь?
– В награду за любые сведения о живом или мертвом, – просто ответила Марго.
– Ну и как? – осторожно поинтересовалась Ева. – Ты получишь награду за живого или за мертвого?
– Думаю, за мертвого, – Марго улыбается.
– То есть этого человека должны убить на днях? Когда?
– Тебе видней! – хихикает Марго, потом резко сникает и тусклым голосом произносит: – Уходи. Я устала.
Ева уходит. Марго в проеме входной двери зябко обхватывает себя за плечи.
– Ты мне нравишься, – вдруг говорит она, и Ева останавливается на ступеньках.
Из квартиры мимо Марго выбирается лысая болонка и, цокая когтями, неуклюже спускается вниз, смешно подбрасывая розовый зад. Она останавливается на ступеньке перед Евой, становится на задние лапы, а передними начинает скрести по ноге.
– Не-е-ет! – стонет Ева и беспомощно смотрит на Марго. – Только не это!
– Да ладно тебе, может, это обычная собака пробралась ко мне в квартиру за душой своей хозяйки.
– Забери ее немедленно! – кричит Ева.
– Они сами приходят и сами уходят, – заявляет Марго и хлопает дверью.
Ева смотрит на собаку. Болонка начинает мелко трястись. На ее странной морде топорщатся остатки усов, легкий пушок на лбу, висячие уши облысели меньше всего. Почему-то она виновато отводит голову и прячет глаза. Смотреть на это невыносимо.
– Ты и на собаку-то не похожа! – Ева осторожно берет болонку двумя руками под живот и поднимает, разглядывая. – Что я скажу детям? Они хотели мохнатого ласкового спаниеля, а я принесу вот это? Ты больше всего похожа на беременную гусеницу! Ладно. Полезай. Попробую сдать тебя в питомник. – Ева прижимает к себе собачонку одной рукой, а другой расстегивает «молнию» куртки. Болонка дернулась, стараясь лизнуть ее в лицо, и вдруг слегка обмочилась. Отставив руку с собакой подальше, Ева дождалась, когда с нее перестало капать, и грустно заметила: – По крайней мере, теперь я вижу, что ты точно не кафар.
