езжай, к монаху, как он тебя подлатает, так и вернешься. Это приказ.
– Ясно. Ладно, еще немного выпью и поеду болт из ноги доставать да дыры штопать, ты тут продержись без меня пару дней, – сказал капитан Роха.
Волков подошел и молча подал ему руку. Рукопожатие старых солдат было крепким. Также он подал руку и Брюнхвальду.
И как только раненых офицеров унесли к лекарям, кавалер распорядился:
– Кашевары, носите воду, разжигайте костры, готовьте еду на тысячу человек! Возницы, лошадей распрягайте, поите, кормите. Мы ставим лагерь. Гренер!
– Да, полковник.
– Вашим всадникам спать тоже не придется. Часть, десять человек с самым опытным сержантом, отправьте в дозор на дорогу и к бродам. Я не хочу, чтобы хамы появились тут внезапно. Остальные вместе с вами встанут на дороге с востока. Сейчас людишки побегут, дезертиров будет много, по дороге, по оврагу побегут, по реке поплывут, всё к Бад-Тельцу. Ловите мерзавцев и волоките сюда.
– Как прикажете, я все исполню, господин полковник, – отвечал молодой кавалерист, в голосе его чувствовалось желание реабилитироваться за недосмотр у бродов.
Волков был в нем уверен.
– Вилли.
– Да, господин полковник, – отозвался молодой офицер.
– Двадцать человек, самых бодрых, ко мне, я попытаюсь найти Бертье в том лесу у реки. Еще организуйте пикеты у реки под нами, у первого брода, на дорогу и у оврага пикеты с сержантами по десять человек поставьте.
– Будет исполнено, господин полковник.
– Остальные люди поступают в распоряжение инженера Шуберта. Надо ставить частокол, а людей у него мало.
– Да, господин полковник.
– Капитан Рене, с вас двадцать самых бодрых людей, они пойдут со мной. Остальные тоже отправятся на помощь Шуберту. Вы же остаетесь тут за старшего, когда я уйду. Пока я не ушел, придумайте пароли.
– Да, – отвечал тот как-то невесело.
– Ротмистр Хайнквист.
– Да, полковник.
– Помогайте инженеру Шуберту.
– Как пожелаете, господин полковник.
Всё, все распоряжения были отданы. Вилли убежал к своим людям, и вскоре два десятка стрелков чуть ли не бегом направлялись к Волкову. И солдаты из первой роты тоже шли. Хорошие были солдаты. Максимилиан стоял со шлемом господина в руках, а колчан с болтами, висевший у него на боку, был полон. Вокруг уже суетились люди. Раненые кричали у палаток врачей, у реки застучали топоры, заскрипели пилы, Вилли у одной из телег раздавал своим людям шанцевый инструмент. Рене с сержантом, который за ним нес большой фонарь, указывали, куда ставить подъезжающие телеги из обоза. Всадники Гренера уезжали в темноту.
Все были при деле. Волков растер свою шею, не хотелось ему снова надевать шлем, но делать нечего: он собирался идти к реке, а там еще могли остаться мужики.
– Максимилиан, мне нужно оружие. – Он наконец спрятал сломанный меч в ножны. – Есть что у меня в оружейном ящике?
У знаменосца все уже было готово, он достал из телеги старый ламбрийский топор Волкова, тот, что кавалер еще в Рютте добыл.
– Это подойдет?
– Отлично. – Рыцарь взвесил тяжелое оружие в руках. – Да, подойдет.
Волков не собирался отсюда уходить, и дело было не в разбитой дороге, не в обозе и даже не в убитых людях, в его близких людях. Да, конечно, все это было важно, но… Он смотрел за реку, поигрывая тяжелым оружием, туда, в темноту, где находился его обидчик. Кавалер не хотел отсюда уходить, не хотел уступать этому железнорукому, этому Эйнцу фон Эрлихенгену. Не хотел из упрямства, не хотел из-за уязвленного этим разгромом самолюбия, просто назло, в общем, уходить отсюда он не собирался, пока… не поквитается. Это было нетрудно понять, ведь до сих пор кавалер не терпел поражений.
Да, Рыцарь Божий и полковник императора Иероним Фолькоф фон Эшбахт, коего прозывали Инквизитором и Дланью Господней, не собирался уступать железнорукому. Он знал, чувствовал кожей, как зверь холкой чуял, что почти все его люди, начиная от капитанов и заканчивая последним кашеваром, сейчас ненавидят и проклинают его за приказ остаться. Многие готовятся бежать, потому что боятся опасного врага. Но кавалер собирался драться, он готов был всех, всех согнуть перед своей волей, согнуть и заставить подчиняться. Он хотел драться, а значит, и все его люди станут сражаться вместе с ним, все до последнего человека.
Двадцать солдат и двадцать стрелков, опиравшихся на копья или на мушкеты, а кто и вовсе сев на землю, уже ждали его. Грязные, усталые, голодные, не успевшие смыть пыль и пороховую гарь, ненавидевшие его сейчас за то, что после тяжелого марша и кровавого боя он не дает им покоя и снова куда-то их тащит – куда-то в ночь, в темноту, в опасность.
А вот Максимилиан ждал господина с нетерпением, чтобы идти за ним к реке, в темноту, на поиски тел своих товарищей, на поиски Бертье, которого безмерно уважал, и Увальня, с которым сдружился, которых он, как и Волков, хотел похоронить с почестями. В общем, все были готовы. Пора было выступать, ночь не бесконечная.
Волков взял из телеги подшлемник и коротко бросил своему знаменосцу:
– Шлем.
