раз увидеть неоновое великолепие ночи, которое вряд ли где-то повторится.
Здесь ее и нашел Триан.
Она сидела на небольшой скамейке, укрытой под естественным каменным навесом, образованным скалой. Колонисты определенно знали толк в прекрасном: отсюда удобно было наблюдать, как разноцветные всполохи неоновых огней чертят на Нергале ночную карту, совсем не похожую на дневную.
– Что случилось? – коротко спросил легионер, устраиваясь рядом с ней.
Кому-то другому Альда и не ответила бы… Но кто-то другой и не догадался бы спросить. Внешне телепатка казалась расслабленной и миролюбивой, только Триан мог почувствовать, что ей неспокойно.
– Я думаю о том, как воспитывали Глашатаев, – признала она. – Обо всем, что с ними сделали…
Легионер не был впечатлен.
– Типичная ломка авторитарной секты. Продуманная, надо сказать: ломающая морально, но позволяющая выполнять возложенные функции. То, что все это разработал профессиональный психотерапевт, многое объясняет.
– Это понятно, меня другое смущает… Налуд-Шахан занимался этим годами – и теперь он возглавляет колонию! Я его проверила, дядька вроде адекватный, но… как он мог творить такое?
– Потому что кто-то обязан это творить. Наставник должен быть всегда, отказался бы он – поставили бы кого-то другого. Сохраняя за собой эту должность, Налуд-Шахан не мог ничего изменить глобально. За одну попытку ему оторвали бы что-нибудь значительное – например, голову.
– Он мог бы просто не иметь к этому отношения! – указала Альда. – Он же не верит по-настоящему в Брерис…
– И это его преимущество. На своей должности он мог давать ученикам хотя бы минимальные послабления. А кому-то он сумел помочь очень серьезно, как Саргону, например. Если бы он гордо убежал в закат, умываясь слезами, и на его место пришел бы убежденный фанатик, стало бы только хуже. А теперь скажи мне: тебя действительно настолько сильно опечалило именно это?
Ей следовало догадаться, что обмануть его молчанием или переходом на другие темы не получится, Триан был слишком проницателен для этого. Пришлось признаться:
– Нет, не только это… Я думаю о том, что легионеров готовят точно так же, как Глашатаев. И мне это чертовски не нравится.
Триан, до этого наблюдавший за сияющими джунглями, повернулся к ней. Альда знала, что он способен скрыть свои эмоции в любой ситуации – а сейчас и скрывать не хотел.
– Мелкая, ты нарушила запрет и вкусила местных грибов? Или позабыла значение слов «точно так же»? Иного объяснения я не вижу.
– Ну, может, не один-в-один… Но разница меньше, чем хотелось бы! Я видела некоторые твои воспоминания… Вас тоже мучают!
Ту огромную часть памяти, которую она невольно скопировала на Нергале, Альда не трогала. Она давно могла бы все просмотреть, Триан даже не узнал бы о таком. Но она не хотела, это было делом принципа. Она прекрасно знала, что многим тяжело строить отношения с телепатами как раз из-за этого: никогда не знаешь, влезут ли в твои мысли, украдут ли тайны… Альда прочертила для себя определенные границы и не собиралась переступать их без острой необходимости.
Однако были и другие воспоминания – полученные ею раньше, обрывочные, ничего толком не объясняющие, но на многое намекающие. Она знала, что легионеров тоже проводили через испытание болью, видела, как Триана, еще совсем юного, заставили пустить пулю себе в висок на глазах у наблюдателей из Легиона. Разве это не было таким же варварством, как традиции культа?
Однако Триан определенно так не считал.
– Мелкая, ты знаешь, почему наш челнок называют «Стрела»?
– Потому что на стрелу похоже, – буркнула Альда, даже не пытаясь узнать, с чего это они вдруг заговорили об этом.
– Вот именно. Но обладают ли они одинаковым функционалом? Или даже схожим? Нет. Мораль: не все, что похоже, стоит считать одинаковым.
– Но вас ведь тоже мучают… – повторила она.
– Нас не мучают, – отрезал Триан. – Нас обучают. Как думаешь, мне было очень приятно на этом задании получить разряд в горло? Не слишком, не рекомендую. На миссиях с легионерами случается всякое. В нас стреляют, нас жгут, топят, пробивают насквозь. И в такие моменты мы должны не рыдать, искать подорожник и дуть на ранку, а действовать вопреки всему. Ни боль, ни кровь, ни опасные травмы не должны нас останавливать. Чтобы это работало именно так, нас готовят. Мы проходим через травмы и даже, в некотором понимании, смерть в учебных условиях, где нам могут помочь. Мы учимся, потому что на миссиях никто помогать не будет. Но из нас делают не оболваненных марионеток, а воинов, способных выживать в любых условиях и защищать других. В Легионе нет психологической ломки. На Феронии ты встретила больше легионеров, чем хотелось бы. Ты много среди них смиренных увидела?
– Нет, но… Это все равно неправильно – вы же дети…
– Никто не остается детьми навсегда. Легион просто позволяет нам стать взрослыми, которые будут защищать как раз детей. Не сотни, тысячи. Несмотря на все внутренние интриги, Легион выполняет огромную работу. Даже такая паскуда, как Стефан Северин, когда не задеты его личные интересы, весьма эффективен. Номер 3 спас за свою карьеру больше людей, чем живет сейчас на Нергале.
Вот теперь Альда растерялась: такого она точно не ожидала. Понятно, что Триан не стал бы жалеть самого себя за загубленное детство. Но он, похоже, искренне считал действия Легиона оправданными… И не испытывал настоящей ненависти к организации, которая сломала ему жизнь.
– Разве ты не хочешь уничтожить Легион? – не выдержала Альда.
– Что?.. Нет. И никогда не хотел.
– Но как же… Тео…
Он не любил упоминание имени брата, Альда знала об этом. Он не вздрагивал и не шарахался, но она всегда чувствовала, как меняется его настроение, и старалась не доводить до такого – а тут слова сами сорвались с губ.
Триан не стал злиться и отчитывать ее, он устало улыбнулся.
– Боюсь, ты не так меня поняла. Свергать Легион я никогда не собирался. Одинокая борьба с империей сил зла не по мне: и я не герой, и Легион – не зло в чистом виде. Я хочу убить тех, кто втянул меня и… брата… в эксперимент. Я это сделаю. Сложность в том, что они связаны с руководством Легиона – но они не весь Легион. Сам Легион должен существовать.
– Несмотря на все сломанные жизни?
– Вопрос цены. Жизни всегда будут ломаться. У меня и других легионеров просто есть власть уменьшить число сломанных.
Он действительно мог все это выносить – потому что выносил годами. Убивал, и умирал, и нес в себе чужую смерть. Альда же не находила в себе похожей силы, не выдерживала то, что выдерживал он. Поэтому она, рассудив, что звание «мелкой» такое допускает, прижалась к нему, обняв обеими руками. Это ничего не меняло для него, а ей становилось теплее.
Триан поначалу замер, потом мягко провел рукой по ее спине,
