Наступило Английское Лето, и кто знает, сколько оно продлится, поэтому люди спешили им надышаться. Газоны оказались усеяны группами лондонцев, вышедших на пикник; лужайки были покрыты ими, словно особо агрессивной формой сыпи. Пруды наполовину пересохли от жары, лебеди бродили в стоячей воде, перья у них были в тине. В воздухе висела вонь выхлопных газов, фастфуда и переполненных урн, отовсюду раздавались мелодичные сигналы фургончиков с мороженым.
– Ну и поганое местечко этот ваш Лондон, – сказала я. – Не нравится он мне больше.
– Серьезно? Я, наверное, слишком к нему привыкла. Это как в зеркало смотреться. Всегда думаешь о том, как выглядишь в этот конкретный день, но никогда не задумываешься, какая ты в целом.
– Хм, – проговорила я, – может, это из-за Макса?
Я навострилась впихивать его в любой разговор. Темы, которые не получалось свести к нему, как выяснилось, не особо меня интересовали.
Это было нелегко – жить и знать, что, скорее всего, Макс солгал о длительности своей поездки в Нью-Йорк. А даже если нет, он в любом случае уже должен был вернуться в Лондон. И возможно, полагала я, именно поэтому город стал вызывать у меня отвращение. Из-за него.
Я все время о нем говорила. Не могла заставить себя остановиться, даже когда Лори утыкалась в телефон, уже не пытаясь делать вид, что слушает. Я была словно ребенок, который только научился говорить. Звук собственного голоса меня завораживал, но сказать я могла не так уж и много.
Поначалу Лори была терпелива. После фиаско с макетом города я поехала с ней к Мил, а на следующий день она отправилась со мной в квартиру Винсента.
– Да что тут у тебя творилось, черт побери? – воскликнула она.
Все оказалось еще хуже, чем я помнила. Дышать нечем – затхлый, спертый воздух. Полкомнаты занимает диван, разложенный и даже не застеленный. В раковине на кухне стоит вода, в толще которой просматриваются темные очертания тарелок и кружек, позеленевших от плесени, будто это корабль, затонувший много лет назад. Шкафы распахнуты. Шторы задернуты. Одежда, книги, браслеты, раскуроченные коробки из-под готовой еды, обувь – все разбросано по полу, только кое-где проглядывают участки ковра. Я остановилась на пороге, обозревая свое жилище. У меня возникло чувство, будто я разглядываю картину того времени, когда он уехал, и вновь погружаюсь в эти пустые дни, в самое сердце моего одиночества.
Но Лори пришла мне на помощь. Мы отдраили квартиру, собрали вещи и перевезли их обратно к Мил. Я было начала говорить, что мне неловко снова к ней подселяться, когда она уже привыкла жить одна в комнате, но она велела мне не дурить – и больше мы к этому не возвращались. Она объяснила другим девчонкам, что случилось. Расчистила для меня место в шкафу. Сходила в офис Макса и оставила на стойке администратора конверт с ключом, без записки. А еще она позволяла мне выговориться. Она прощала все мои разглагольствования о нем, а болтать я могла – боже праведный! – часами. Конечно, он женат и не собирался разводиться. Миллион признаков, которых я в упор не замечала. И то, что он не звал меня в свой оксфордский дом. И не всегда отвечал на сообщения, особенно по выходным, потому что – теперь мне это казалось очевидным – проводил их с ней. И не говорил мне о поездке в Нью-Йорк. Если он вообще в этот самый Нью-Йорк ездил – я уже и в этом не была уверена. Может, это просто удобный повод от меня отделаться. Я что, стала слишком много требовать? Начала изводить его подозрениями? Просто надоела? Он ведь всегда любил разнообразие. А если он на самом деле уехал, то наверняка из-за нее, а не по работе. Джо ведь сказал, что весь этот рассказ малоубедителен. Может, они к ее родственникам в гости ездили. Или собираются перебраться туда насовсем. Переговоры идут. В том, что он мне сказал, была доля правды.
– Честно? – говорила Лори. – Меня всегда поражало, что ты так слепо ему доверяешь. Я думала, что на самом деле ты не веришь, а просто меня в этом убеждаешь, ну или саму себя, или еще что-нибудь в этом роде.
Макс стал для нас чем-то вроде школьного проекта, и Лори с энтузиазмом взялась за поиски информации. Можно обратиться в регистрационную службу и узнать, кто владелец недвижимости, предложила она. Я засомневалась: что, если Макса уведомят о таком запросе? Лори сказала, что вряд ли. Мы заполнили заявку и неделю спустя получили письмо. Дом в Оксфорде был зарегистрирован на двух собственников: на него и какую-то женщину. Я уверяла, что это все равно ничего не доказывает, но Лори сказала: «Ты серьезно? Ой, все».
Мы поискали эту женщину в интернете и нашли толпу тезок – слишком уж непримечательное имя, невозможно понять, кто из них нам, собственно, нужен, если она вообще среди них есть. Тогда Лори сказала, что выяснит, правда ли он ездил в Нью-Йорк. Выяснит, и закроем эту тему. Она позвонила в его офис и попросила его к телефону. Ей сообщили, что его нет на месте.
Лори помогала мне взглянуть на него без розовых очков. Ведь лживость была не единственным его изъяном. И, вероятно, не самым страшным. Он подрывал во мне веру в себя. Принижал меня. Умалял то, чем я занимаюсь. «Классика, – говорила она. – Человек не удовлетворен собственной жалкой жизнью. И пытается таким образом самоутвердиться». С кем бы я его ни знакомила, ему никто не нравился, он подталкивал меня к тому, чтобы порвать со всеми друзьями. Классическое контролирующее поведение. Он убедил меня отказаться от участия в спектакле, а потом заявил, что ничего такого не говорил. Классический газлайтинг. Иногда то, что я рассказывала Лори, шокировало меня саму, а иногда я сознательно преувеличивала, потому что мне нравилась ее реакция. Да и не только поэтому. Такая версия наших отношений снимала с меня всякую вину. Я однозначно была жертвой. Я в деталях расписывала все, за что мне было стыдно. А стыдно мне было, и еще как. В иные дни я грызла себя за каждое сказанное ему слово. За каждое чувство, которое я выражала, и за покорность, которую он в них читал. Иногда я лежала ночью без сна или шла по улице, и на меня вдруг накатывали воспоминания о собственной глупости. Какой вздор я несла! Как юлила и унижалась! Я с силой закусывала губу, вонзала ногти в ладонь. Останавливалась на мгновение, пораженная стыдом, спрашивала себя: да о чем ты вообще думала? Надеялась, что он в тебя влюбится?
