или вызова родственников из Израиля. В это время, т. е. после 1980 года, письменные вызовы из Израиля от мнимых и реальных родственников, желавших воссоединиться с советскими евреями, уже не приходили по почте адресатам, а фильтровались цензорами. В случае согласия ОВИРа на уже подданные прошения евреев, письма из Израиля передавались гэбэшным курьерам, которые разносили их по адресам и клали в соответствующие почтовые ящики уже в новых конвертах без обратного адреса, но с фамилией вызывающей известной или неизвестной тёти Мары из Израиля. Такой вызов получила Любовь Анатольевна (ЛА) вместе с приложенным письмом ОВИРа. Согласно этому письму, она могла выехать из СССР в течение двух недель. И это притом, что сама Любовь Хасина никаких заявлений на выезд из СССР никуда не подавала, а просто была в списке американских конгрессменов.
После того как ЛА сообщила мне по телефону о письме ОВИРа, её телефон конечно же стал интенсивно прослушиваться. Как и все советские люди, ЛА хорошо знала о сплошной или выборочной прослушке телефонных разговоров. Если речь заходила о чём-то важном, то один из собеседников обычно говорил: «ну, это не для телефона». В это время я был занят подготовкой к защите своей докторской диссертации. Поэтому на вопрос ЛА по телефону: «Как ты считаешь, мне надо ехать или не надо, ведь я даже не подавала заявления?» я ответил, что зайду через полчаса к ней домой, и мы все обсудим. (Еще при жизни моего папы он и ЛА путем обмена квартиры переехали в дом, который был виден из окна нашей квартиры.) Но она сказала, что приходить не надо, так как она плохо себя чувствует.
К моему удивлению и раздражению, точно такой же слово-в– слово разговор происходил по телефону в течение следующих девяти вечеров. После смерти папы осталась хорошая библиотека художественной литературы, два холодильника, телевизор и радио «Спидола», по которому папа слушал «вражьи голоса». Очевидно, что ЛА побоялась, что я буду претендовать на это советское богатство, которое она хотела распродать. Поэтому ЛА решила поморочить мне голову, пока не закончится распродажа, но оказалось, что она ввела в заблуждение тех гэбэшников, которые прослушивали телефонные разговоры всех отъезжантов.
На десятый день ЛА сказала мне по телефону: «Знаешь, сегодня мне звонила из ОВИРа какая-то женщина и спросила: «Так вы едете или не едете?». И я ответила, что еду послезавтра. А ты уже можешь прийти. Придя к ЛА в тот же вечер, я не был удивлен, увидев пустую квартиру. Однако я до сих пор нахожусь под впечатлением наглости работы телефонных слухачей и их кооперации с другими гэбэшными службами.
Как потом выяснилось, на вырученные от продажи папиной библиотеки деньги, ЛА купила вторую каракулевую шубу. Шубы можно было вывозить только на себе. Поэтому она и прилетела в Австрию в разгар лета в двух каракулевых шубах, одетых одна на другую.
Еще она успела купить с большой переплатой шесть пар очень дефицитных в Советском Союзе голубых и тёплых женских трико (до колен) с начесом, о которых она мечтала 60 зим, живя в холодном климате Москвы. Все это добро она перевезла с собой из Австрии в солнечную Италию, потом в Нью-Йорк и уже потом в теплую Калифорнию. Там в городе Марина я увидел две каракулевые шубы в одном из шкафов в собственном доме Ани Гуревич, который мы с Зиной посетили на девяностолетие ЛА.
Эпизод 3. О советской медицине
В 1985 году ЛА пробыла полгода в «Четвёртой» Московской городской больнице и затем прошла обследование (по блату и за хорошие деньги) в ведущей московской больнице им. Вишневского. Три авторитетных врача и один профессор сказали ей, что из-за диабета и сосудистых заболеваний ей осталось жить как максимум год-полтора.
В 64 года она всё же уехала через Италию в США, где жила недалеко от Сан-Франциско и умерла в здравом уме в своей постели в возрасте 94 лет. Ещё через год, в возрасте 92 лет в том же доме умерла её младшая сестра Бэла. Как и Люба, она до последнего месяца жизни сама себя обслуживала, ходила по дому и смотрела телевизор. В Москве в 56 лет Бэла слегла в кровать с сердечной аритмией и почти каждый день её дочь Аня вызывала к ней «неотложку» и прибывшие медики буквально возвращали Бэлу к жизни.
При вылете из СССР Бэлу внесли в самолёт на носилках. Их третья сестра Соня дожила в Нью-Йорке с дочерью и внуком-пианистом до 97 лет и почти до самой смерти писала маслом и акварелью пейзажи и портреты, которые украшают стены еврейского центра для пожилых людей. И это притом, что родители Любы, Сони, и Бэлы умерли в Москве в возрасте 64 и 66 лет. Я думаю, что это и есть сравнительная характеристика качества жизни и медицины в США и России.
Эпизод 4. Гэбэшная ложь
Странный казус случился через четыре месяца после отъезда ЛА из СССР. Как-то раз я смотрел по московскому телевидению выступление какого-то деятеля, зачитывающего коллективное письмо советских евреев. Они сообщали, что были завербованы американской и израильской разведками. Теперь они раскаялись и письменно просят прощения у советского народа и правительства.
Когда зачитывался список подписантов, я подпрыгнул на диване, так как среди них была Хасина Любовь Анатольевна. Это имя моей мачехи, бывшей учительницы рисования младших классов школы, к тому времени ожидавшей в Италии разрешения на въезд в США. Я был потрясён наглостью и примитивизмом сотрудников КГБ, стряпающих подобные провокации, чтобы обманывать советских граждан, отчитаться перед начальством, и оправдать свою зарплату.
Совершенно очевидно, что липовый список людей, якобы подписавших письмо раскаяния, был составлен на основе списка уехавших из СССР евреев, которые теперь уже не могли оспорить тот факт, что они никакого письма не подписывали.
Эпизод 5. Разное
Однажды на работе ко мне подошёл главный партийный демагог, член парткома, замдиректора по хозяйственным вопросам и стукач ГВЦ (нашей организации). Во время войны он был особистом полка, т. е. представителем КГБ в армии и членом тройки (суда) СМЕРШ, отправлявших людей или на скорый расстрел или на гибель в штрафных батальонах. Он доверительно попросил взять на работу в мой отдел некую девушку, 19 летнюю дочку его друзей, которые уже три года сидят в отказе на выезд из СССР в Израиль. Друзья уволены с работы и почти голодают. Девушка отчислена со второго курса института.
Я был очень удивлён, получив такую просьбу от
