* * *
Монако и Монте-Карло давно уже стали как бы одним городом, хотя Монако является самостоятельным государством со своей армией и полицией в составе не то пяти, не то шести человек, а Монте-Карло принадлежит не то Франции, не то Италии. Конечно, Монте-Карло принадлежит одному из этих государств, но вот такая невнятная формулировка является наиболее точной. Можно даже сказать, что в равной степени этот город, пристанище картежных шулеров, международных мошенников и опять же международных проституток, в равной степени принадлежит и Монако. Точно так же, как Монако принадлежит Монте-Карло.
Короче — путаница в голове автора в точности передает истинное положение вещей. Но есть и совершенно четкое различие — Монако расположено на плоской скале, торчащей в море, а Монте-Карло на побережье. Однако с годами и это их различие исчезло, поскольку насыпь, сделанная с берега на остров, хорошая, хотя и крутая дорога, отсутствие каких бы то ни было пограничных подробностей объединили их и уравняли.
Примерно все это и пытался в автобусе донести до своих слушателей Пияшев, играя роскошным своим, густым и сочным голосом, правда, не столь изящно и зримо, как это только что сделал автор. Пияшева можно понять и простить — свалившиеся на гомосексуальную голову потрясения начисто лишили его связности мышления. Чувствуя, что путается в географических понятиях, он опять, в который уже раз рассказал, что блондинки в Италии воспринимаются женщинами распутными и донельзя доступными, и опять, в который раз, женщины в автобусе возбужденно зашушукались, засверкали глазками, заерзали на сиденьях.
Автобус парил на высоте не меньше ста метров, проносясь по узкой бетонной дорожке, установленной на таких тоненьких подпорках, что было удивительно, почему дорога до сих пор не рухнула сама по себе. Однако Массимо вел машину уверенно, хохотал, поблескивая очками, оборачивался, чтобы сказать нечто веселое Пахомовой и Сысцову, сидевшими за его спиной.
Дорога петляла и вилась, где-то в неимоверной глубине туманилось море, иногда можно было различить дома, улицы — там, у моря тоже шла трасса, но Массимо почему-то предпочел эту, в облаках. Вдоль всего побережья на десятки километров тянулись бесконечная набережная и маленькие городки переходили один в другой, и невозможно было определить, где кончалась Италия и начиналась Франция, где кончалась Франция и начиналась Испания... И везде жили люди, бродили по набережным, пили вино и, похоже, прекрасно себя чувствовали на этой земле.
Худолей сидел у левого окна, и провал, начинающийся сразу за стеклом автобуса, вызывал в душе холодящий ветерок. На груди у Худолея висел фотоаппарат с длинным черным объективом, рядом, на свободном сиденье стояла сумка фотографа, так называемый кофр. Худолей время от времени поглядывал на часы, ожидая того момента, когда короткая, неповоротливая стрелка коснется наконец цифры «12».
— Послушай, — сзади к нему наклонился Пафнутьев. — Еще раз напоминаю... Все внимание — Пияшев и Сысцов. От них сегодня должны посыпаться искры. Снимай все — с кем беседуют, с кем пьют вино, с кем сидят за одним столиком. Ты заметил, что они друг друга обходят, как одноименные полюса магнита? Прямо отталкивание какое-то...
— Остановиться бы где-нибудь минут через сорок, — ответил Худолей, выслушав все, что сказал ему Пафнутьев.
— Приспичило?
— Через сорок три минуты будет двенадцать.
— Да? — Пафнутьев только теперь понял состояние Худолея.
— Не в автобусе же говорить.
— Остановимся. Но нам надо миновать этот бесконечный провал. Здесь-то уж наверняка остановиться невозможно. Я скажу Пахомовой, что тебе плохо. Она поверит.
— Да, твою просьбу уважит, Паша, это... Что мне ей сказать?
— Пахомовой?
— Нет, Свете.
— Скажи, чтоб все бросала и летела домой. Что ты ее ждешь в трехкомнатной квартире.
— У меня однокомнатная, да и та под вопросом.
— Скажи, что ты ее ждешь в трехкомнатной квартире. У тебя же куча денег, забыл?
— Ах да, — кивнул Худолей. — Паша... Я боюсь. На меня Шаланда поглядывает голодными глазами.
— С чего ты взял?
— Он думает, что Света убийца. Она прилетит, а он ее посадит. Это будет не трехкомнатная квартира, а обыкновенная кутузка.
— Не позволим! — твердо сказал Пафнутьев.
— А если в самом деле она руку приложила?
— Худолей! Ты тронулся умом.
— Да? — с надеждой спросил Худолей. — Ну тогда ладно, тогда ничего. Если тронулся — это прекрасно.
— Хочешь, я с ней поговорю?
Худолей долго смотрел в жутковатое ущелье, над которым проносился автобус, на затянутый дымкой Лигурийский залив, на увешанные стираным бельем итальянские домики на ближнем холме, но, похоже, не видел ничего этого.
— Нет, Паша, не надо. Я соберусь. Вот увидишь, я соберусь. Ты в меня веришь?
— Как в самого себя.
Едва кончилась эстакада, автобус тут же нырнул в тоннель и несся теперь по тускло освещенной трубе. Она изгибалась, описывала полукруг, огибая не то еще один провал, не то гору, пробить которую оказалось невозможно. Худолей сидел в кресле, откинувшись на спинку и закрыв глаза. Он не желал видеть ни тоннеля, ни редких лампочек, ни проносящихся навстречу машин, ни маленького расширяющегося светлого пятнышка в конце тоннеля.
Да, это надо признать — он видел только Свету в конце тоннеля.
Когда с человеком происходит нечто подобное тому, что случилось с Худолеем, сдвигаются горы, проносится автобус по невидимой для пассажиров эстакаде, да что там мелочиться, он может пронестись над провалом и без всякой эстакады!
Бывало, ребята, бывало.
В угоду человеку, впавшему в такое безумие, менялись расписания полетов, рейсы вовсе отменялись или назначались непредусмотренные, с визгом и шипением тормозов, высекая искры из рельс, останавливались курьерские поезда у захолустной избы — бывало! И Витя Крамаренко мог бы это подтвердить, если бы дожил до дня публикации этих записок, а Вовушка Подгорный может подтвердить и сейчас, что можно летать самолетами зайцем, можно летать вообще без самолетов, если впадаешь в такое вот худолеевское состояние. Да я и сам мог бы это подтвердить, но не решаюсь, не решаюсь нарушить плавное повествование, которое с грехом пополам приближается к своему завершению.
Тоннель длился несколько километров, но когда закончился и автобус вырвался на простор, оказалось, что в километре расположена автостоянка с забегаловкой, магазинчиками и прочими дорожными удобствами. Пафнутьев пошептался с Пахомовой, Пахомова пошепталась с Массимо, и «Мерседес» плавно свернул вправо, пристроившись к ряду таких же ярких, вымытых и сверкающих затемненными стеклами сооружений.
— Остановка полчаса! — объявила Пахомова. — Прошу не опаздывать. Впереди Монако и Монте-Карло! Никого ждать не будем. Кто опоздает — добирайтесь сами, кто как сможет! Туалеты платные, но если не заплатите, никто за вами гнаться не будет. Оплата добровольно-принудительная.
