рту. – Не знаю, поверишь ли ты, но…
– Не поверю!
– Давай спокойно поговорим…
– Все. Наговорились уже.
Больно полоснув по щеке только что вытащенным стальным взглядом, Лиз оставляет меня одного посредине площадки. Пошатываясь, будто с трудом вытягивая каблуки из вязкого пола, идет к Спринтеру. Ягодицы туго натягивают дизайнерские джинсы. В походке, которую она выбрала после перемены образа, слишком много лишних движений. Вдруг обретенная сухая моложавость явно ей не идет. Но она еще об этом не знает.
«Она же совсем пьяна, – пытаюсь я себя успокоить. – Просто коньяк в самолете и здешнее шампанское сделали свое нехитрое дело. А я придумал себе…»
37. Близнец наш выбежал, рыдая
(Кембридж, Массачусетс, 21 февраля 1992 года)
В разразившееся глухое молчание один за другим с разных сторон входят два голоса. Сначала Лиз:
– Грегори не нравится, как я выгляжу, – слишком громко, так что люди вокруг удивленно оборачиваются, сообщает она, усаживаясь рядом со Спринтером. Острая косая морщинка проступает у нее на шее. – А что вы считаете? – Бросает взгляд в мою сторону. Даже не бросает, а швыряет и резко отворачивается.
Тон ее уж совсем не сулит ничего хорошего. Во всяком случае, для меня. И повторяю про себя: «Не сулит». Ну а что мой неугомонный братец считает? Теперь, когда он уже почти одержал главную победу в нашей новой войне? Самое время произнести запоминающуюся речь… перед получением награды…
– Тут и думать нечего, – радостно вырывается вперед расторопный Спринтер, постукивая по столу своей золотой астролябией. Приподнимает многоярусные морщины на лбу в знак иронического недоумения. Лучится ослепительной (но я-то уверен – фальшивой) улыбкой. – Вы, Лизочка, выглядите совершенно потрясающе! Даже лучше, чем в прошлый раз… – Какой еще «прошлый раз»?! Когда приходила к нему в номер? Главная ложь всегда произносится намеком. – На самом деле я вообще в Америке не видел более красивой женщины! Мой брат не понимает, как ему повезло.
Хрусталики двух десятков любопытных глаз в предвкушении скандала все ярче мерцают над распластанными в тарелках кусками еды. Официант стоит, слегка изогнувшись, напротив Лиз. Застывший вопросительный знак в черном костюме с бабочкой. Он обслуживал нас, когда десять дней назад сидели здесь с Люси, и, скорее всего, не забыл. Новая женщина между теми же близнецами ему явно не по душе, но старается выглядеть невозмутимым.
Лиз делает еще один глоток теперь уже из моего бокала, округлив свой странно уменьшившийся рот – побоялась размазать помаду? – и шумно втягивает в себя устрицу. Вертит обелокуренной головой, постукивает пальцем по столу и снова бессмысленно смеется… Может, ей смех тоже омолодили? Вместе с подкожным ввели внутривенное, внутримозговое? Перелицованная внешность выявляет иное, прятавшееся глубоко внутри, и это иное мне совсем уж поперек души. Резко провожу ладонями вниз по лицу, стряхивая с себя ее назойливое хихиканье.
Извилистый отблеск свечи вспыхивает и начинает дымиться в ноже, лежащем перед Спринтером на крахмальной скатерти. Зазубрины подрагивают на лезвии.
Еще одно ее картинное движение – небрежно перечеркнула весь наш предыдущий разговор? – и сразу становится тихо. Рука с шевелящимися пьяными пальцами на мгновение повисает в воздухе, бокал с шампанским разбивается вдребезги об пол. Она не обращает внимания. Ноги спариваются, словно змеи упрямо обвиваются друг вокруг друга. Как видно она твердо решила устроить скандал.
– Это к счастью, к большому счастью, – быстро произносит Спринтер.
В кусочках стекла у нас под ногами колышутся капельки электрического света. Официант, некрасиво нагнувшись и не щадя своего официантского достоинства, собирает осколки.
– Ваш брат многого не понимает, – поворачивается она к Спринтеру, небрежно полоснув меня лезвием сжатых губ. Собирающего у ее ног осколки Лиз не замечает. – Но очень скоро поймет! Очень скоро… – и без всякого перехода: – Вы действительно завтра уезжаете?
Это уже явно ниже пояса. Сапогом между ног, так что перехватывает дыхание. Не подавая вида, резко выдыхаю, чтобы выдержать удар. И делаю еще одну, последнюю попытку. Пытаюсь заглянуть ей в глаза. Но впускать меня туда она явно не собирается. Лицо остается полностью непроницаемым… Непонятно, что еще успеет выкинуть предприимчивый братец до своего отъезда.
Некоторое время все трое молчим. Молчим порознь. След падающей звезды серебристой царапиной беззвучно перечеркивает небосвод над Чарльз-Ривер.
– Вообще-то, я еще не решил… – Спринтер уверенно закидывает ногу на ногу и слегка наклоняется к Лиз. – Может, и придется задержаться… – без всякого сожаления произносит он. Я уверен, Спринтер сейчас в восторге от самого себя, но не спешит показывать. Достаточно хорошо его знаю. – Нужно дом себе здесь, в Бостоне, приглядеть. Вы не могли бы помочь? – Наклоняется к ней еще ближе и добавляет несколько слов совсем тихо, так, чтобы я не услышал.
На меня эти двое уже не обращают внимания! Похоже, инстинкт игрока явно одерживает верх у Спринтера над последними остатками братских чувств… Зачем вообще ему нужна Лиз? Просто оказалась под рукой, как удачная карта, неожиданно выпавшая в прикупе? Чтобы выиграть еще одну партию? Очень важную для меня. Но не для него?
– Я могла бы вам помочь. У меня есть лицензия брокера по недвижимости. – Голос женщины, не собирающейся оглядываться назад.
Она совершенно откровенно, прямо в лоб смотрит на Спринтера. Что-то совсем неприятное, предлагающее во взгляде. Это уже по ту сторону от правды и лжи! По ту сторону от всего! В первый раз я ощущаю мгновенную и острую ненависть к ним обоим.
Квадратный небосвод в окне сдвигается с места и вместе с укрепленными на нем звездами и тучами, словно гигантский калейдоскоп, начинает рывками вращаться по часовой стрелке вокруг неподвижного лунного серпа. С каждым рывком звезды, в которых вдруг резко увеличивается накал, выстраиваются в по-новому повернутом небе другими созвездиями. Светящиеся линии между ними набухают, кажутся теперь лезвиями, прорезавшими небо с другой стороны. Звезд становится все больше и больше, и черной пустоты между ними уже почти не остается. И они теперь проливают новый беспощадный свет на то, что здесь происходит.
Тошнота подкатывает у меня к горлу. Пол уходит из-под ног. Я инстинктивно хватаюсь за спинку стула, чтобы удержать равновесие. В голове грохочет бессвязная музыка, плывут разноцветные пятна.
Спринтер поворачивается ко все еще стоящему перед ними брату. Вытянутые ладони – в любое мгновение они могут превратиться в хорошо знакомые с детства кулаки – плотно прижаты к столу. Медленно вертит запрокинутой головой, разогревая затекшие мускулы. Боксер-тяжеловес перед началом поединка. Лиз отодвигается немного в сторону, словно пытаясь спрятаться за Спринтером. Свечной огонек на столе тревожно колеблется.
Рвотные позывы понемногу затихают. Теперь их сменяет ветвящийся
