Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 135
— Они же такие одинокие, — говорила она Шону, рассказывая о своих недужных друзьях, — и если врачи не захотят общаться с ними, они ведь могут даже умереть и от этого.
Часто, проезжая мимо будки охраны и двигаясь затем по главному проезду, на котором через каждые десять ярдов возвышались «лежачие полицейские» — эти поперечные окрашенные в желтый цвет асфальтовые гребни, замедляющие скорость машин и укорачивающие жизнь их шестерен и осей, Шон представлял себе некую выхолощенность, особого рода «пустоту» этих улиц, домов, да и самой жизни, которую обитатели Уингагейта уже прожили. Дома с водопроводом, стандартными белыми холодильниками, коваными пожарными лестницами и кричащими во все горло детьми — все это как в тумане проплывало мимо и тут же рассеивалось, подобно утренним сумеркам, практически не выходя из границ его периферийного зрения. Он, не понятно почему, чувствовал за собой какую-то иррациональную вину, вину сына, сбывшего своих родителей в дом престарелых. Иррациональность этой вины состояла, по мнению Шона, в том, что Уингагейт Эстейтс не был в прямом смысле обителью для людей старше шестидесяти (хотя Шон никогда не видел там никого младше этого возраста), и его родители, утомленные, по их словам, городом, его шумом, преступностью, уличными пробками, переехали сюда исключительно по своей доброй воле. Здесь, как говорил отец, «ты можешь гулять по ночам, не оглядываясь на то, что делается у тебя за спиной».
И все-таки Шон чувствовал себя так, словно он не сумел оправдать надежд, которые они на него возлагали; иными словами, не проявил достаточно желания и твердости, чтобы удержать их рядом. Шон понимал, что это за место; он знал, что такое смерть, а поэтому воспринимал Уингагейт Эстейтс как промежуточную станцию на жизненном маршруте, и ему не просто была ненавистна мысль о том, что родители его живут здесь — планируя свое время с учетом просьб соседей отвезти их к докторам — ему была ненавистна мысль о том, что и сам он когда-нибудь может очутиться в подобном месте. К тому же он знал, что шансов избежать этого у него весьма немного. Так уж оно получилось, что он остался без детей и без жены, и заботиться о нем будет некому. Ему уже тридцать шесть, он уже прошел чуть больше половины дистанции, отделяющей его от Уингагейт Эстейтс, а вторая половина этого пути пройдет намного быстрее, чем первая.
Мама задула свечи на именинном пироге, стоявшем на маленьком обеденном столике, передвинутом ради торжества в проход между крошечной кухней и более просторной гостиной, и они молча принялись за еду, а затем стали пить чай, тоже молча, слышно было лишь тиканье стенных часов да гудение кондиционера.
Когда трапеза закончилась, отец, вставший из-за стола первым, произнес:
— Я вымою тарелки.
— Нет, давай я.
— Тебе лучше посидеть.
— Нет, позволь я.
— Сиди, ты же новорожденная.
Мама, слабо улыбнувшись, снова опустилась на стул, а отец, собрав со стола тарелки отнес их на кухню.
— Будь внимательней с крошками, — напомнила мама.
— Конечно, буду.
— Если ты оставишь их в раковине, жди снова муравьев.
— Да к нам забрел всего-то один муравей. Один-единственный.
— Да нет, их было больше, — сказала она Шону.
— Полгода назад, — уточнил отец, перекрикивая шум льющейся воды.
— А мыши?
— Ну уж мышей-то у нас никогда не было.
— Зато у миссис Файнголд они есть. Целых две. Теперь ей нужно думать о капканах.
— Но у нас-то мышей нет.
— Их нет потому, что я всегда слежу за тем, чтобы в раковине не оставались крошки.
— О, Господи, — взмолился отец.
Мать поднесла в губам чашку и, отхлебывая чай, посмотрела на Шона.
— Я вырезала статью о Лорен, — сказала она, ставя чашку на блюдце. — Она должна быть где-то здесь.
Мать всегда вырезала статьи из газет, собирала их и отдавала Шону, когда он приезжал. А еще она, накопив с десяток, присылала их по почте, и Шон, вскрывая конверты, находил там аккуратно сложенные вырезки, невольно служившие и напоминанием о том, сколько времени прошло с его последнего визита к родителям. Мамины вырезки были на разные темы, но все они были либо о том, как лучше и безопаснее организовать свой быт, либо о том, как самому, не прибегая к посторонней помощи, выходить из затруднительных положений — способы предотвращения возгорания внутренней обшивки сушильного шкафа; как настроить фризер так, чтобы он внезапно не оттаивал; за и против «завещания о жизни»[19]; как не стать жертвой карманников на отдыхе; советы мужчинам, испытывающим стрессы на работе; как сохранить здоровье («Ходите пешком, и ваше сердце доживет до столетнего рубежа!»). Так мама посылала ему приветы и проявляла свою заботу; раньше это выражалось в том, что она застегивала ему пуговицы на пальто и поправляла шарф перед уходом в школу по утрам в январе. Шон все еще улыбался при воспоминании о той вырезке, которая пришла в мамином письме за два дня до того, как Лорен ушла, — «Зачатие ин витро[20]» — его родители никогда не могли понять, что для Шона и Лорен бездетная жизнь была их выбором, но они всегда боялись, что, если этой жизни все-таки придет конец (хотя никогда не говорили об этом), то родителями они будут самыми никудышными.
Когда Лорен наконец забеременела, они скрывали это от родителей, пытаясь разрешить вопрос, развалится ли их брак в результате рождения ребенка, потому что Шон, узнав о ее романе с одним из актеров, прежде всего стал донимать ее расспросами.
— Лорен, чей все-таки это ребенок? — постоянно спрашивал он, на что она отвечала:
— Если тебя это так волнует, сделай тест на определение отцовства.
Они отказывались от приглашения родителей на обед, мотивируя свои отказы тем, что их не оказывалось дома, когда родители выбирались в город, а Шон чувствовал что его голова вот-вот лопнет от постоянных волнений и страха, что ребенок не его; к тому же он испытывал страх и иного рода — он вообще не хотел ребенка, даже если бы был его отцом.
Когда Лорен ушла и мать Шона узнала об этом, то она решила, что поступок невестки не что иное, как «тайм-аут в семейной жизни, для того чтобы все обдумать», и теперь все газетные вырезки так или иначе были связаны с ней, а не с ним, как будто ее задачей было наполнить ящик, в котором Шон хранил ее вырезки, до определенного уровня, тогда бы Лорен вернулась и они бы сошлись вновь.
— Ты говорил с ней в последнее время? — прокричал отец из кухни; лица его не было видно из-за стены, выкрашенной в густо-зеленый цвет.
— С Лорен?
— Угу.
— Ну а с кем же еще? — недоуменно спросила мать, прервав поиски газетных вырезок в ящике комода и повернув лицо к Шону.
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 135
