Книга София. В поисках мудрости и любви - Дэ Нирвакин

Падение вверх продолжалось. Его уже ничем нельзя было удержать, оно лишь ускорялось, и вскоре весь подлунный мир свернулся в хрустальный шар, в звезду, в чакру сварги, в разноцветные нити Вселенной, от которых он удалялся все дальше и все быстрее…

***

Пространство замелькало всеми цветами радуги, затем миллионами других неуловимых оттенков, которые почти не воспринимались зрением, переходя в тончайшие звуки и создавая многомерные абстракции, сотканные из колебаний светоносной праны. Его астральное тело дышало этой тончайшей праной. Он дышал светом и созерцал его одновременно. Зрительное восприятие стало непрерывным продолжением звукового, звуковое — продолжением телесного, телесное — продолжением сознательного… Все эти восприятия неразличимо слились друг с другом, выступая разновидностью преобразований глубинных полей энергии, в которые он падал, которые уносили его все дальше, притягивая сверхдальним взаимодействием.

А затем — все прекратилось. Навсегда. Надолго. Навечно. С ним совершенно ничего не происходило, но с ним что-то длилось — это было время, и оно было им. Он не мог понять, почему больше ничего не было, даже тьмы. И это было, пожалуй, самым необычным. Чтобы свет мог изгонять тьму, рассеивая ее, а тьма могла догонять или поглощать свет, скорость тьмы должна была отличаться от скорости света. Другими словами, скорость тьмы должна была превышать скорость света. Но если здесь не было даже тьмы, то что же это было?

Он должен был давно пробудиться, но куда и как пробудиться? Если он все еще длился, обогнав скорость света и скорость тьмы, то что должно было произойти, чтобы это с ним происходило? Уничтожение тьмы? Ну, конечно! Он ведь испустил часть своей души в открытую пору Калиманаса, вернувшись к моменту, когда аннигилировала голова Свабуджи, точнее, одна из голов бесконечноголового Сатананты. Она была уничтожена силой сиддхической мысли, стало быть, мысли обладали некоторой скоростью. Они могли вычитаться, если забывались, и они могли складываться, если длились дальше. Когда скорость сиддхической мысли превысила скорость света и скорость тьмы, тело Калиманаса разорвалось, так как время его существования не смогло длиться дальше относительно времени мысли Пурусинха, пребывавшего внутри его чрева.

Так вот почему пробуждение никак не наступало! Он застрял там, где не было ни света, ни тьмы. Часть его души продолжала пребывать где-то между светом-и-тьмой и чем-то еще — совсем уж потусторонним. Чтобы выбраться из этого состояния, следовало либо замедлить дление времени, стирая память и забывая мысли, и тогда бы он снова сравнялся со скоростью тьмы, может, вернулся бы в пространство сна меньшей размерности, либо можно было продолжить ускорять дление времени, увеличивая размерность мысли.

Падая в глубинные поля энергии, он растянулся до бесконечности, приняв ментальную форму сверхтонкой грани. Он так разогнал свои мысли, что оказался на самом острие времени, стиснутого настолько плотно, что оно легко входило в любой интервал между светом и тьмой. Сложив вместе прежние мысли, он просочился через острие этой грани в иное измерение. Только тогда он смог определить, что эта сверхтонкая грань и острие, которое могло входить в любой интервал между светом и тьмой, принадлежали мечу сиддхической мысли, рукоять которого он передал Джанапутре!

Здесь, в неизвестной размерности, куда он попал после уничтожения пустотности Калиманаса, продолжали извиваться оставшиеся змеиные головы Сатананты, но теперь они представлялись не бесконечным объемом абсолютной тьмы — теперь они выглядели всего лишь многомерной тенью! Вся эта огромная подвижная тень, пронизывающая множество миров, была ментальной проекцией иного Сверх-тела и Сверх-сознания. Ему захотелось разглядеть духовную сущность, от которой отпал змей Сатананта, но размерности его сознания для этого было недостаточно. Столь же безуспешно лежавшая на полу пылинка могла бы оглядываться вокруг, пытаясь разглядеть другую страну, планету или галактику.

Он расширил свое сиддхическое зрение до предела — и за горизонтом искривленных сверхсветовых потоков перед ним проступили смутные кольцевидные очертания мистического инобытия, контуры которого старательно повторял змееголовый Сатананта. Вероятнее всего, это был бездонный океан причинности, в водах которого обитал вселенский дух Ананта-шеши, а бесконечно вьющиеся кольца были кальпами времени, которые меньше всего походили на плоские изображения колец Ананта-шеши из популярных заметок по индийской философии.

Вне времени и пространства, где прошлые и будущие состояния могли становиться видимыми, как некие кольца в кольцах, вселенское тело Ананта-шеши и волны океана причинности были как бы одной и той же сверхсущей энергией. Всевозможные события, которые не входили в обозримое будуще-прошлое и прошло-будущее, перемешивались вокруг колец как хаотичные потоки океана причинности. Больше всего эти потоки и кольца напоминали движение странных аттракторов в математике, но только это была совсем другая высшая математика, находившаяся за пределами всех вычислительных способностей человека.

В том запредельном инобытии, где можно было созерцать и перемещать потоки времени, свет был почти таким же, как в сновидениях, только без примесей тьмы. Или, быть может, тьма здесь была спектральной. От этого пречистого света и отпадала змееголовая тень Сатананты, мечтающая заместить собой Анантадева и океан причинности. Но темные головы Сатананты не могли ворваться сюда из внешних измерений, смешенных с тьмой.

Так, пребывая в глубочайшей медитации где-то между светом и тенью, он созерцал движение временных колец, с трудом поддающееся запоминанию. Что он сумел очень четко запомнить, так это то, как одно из циклопических вселенских колец вдруг стало к нему приближаться, подобно космической волне, возникшей от взрыва сверхновой. Он ощутил каждой клеточкой, как эта жуткая волна прошла сквозь него, случайно захватив его с собой, а затем вытолкнула его сознание обратно в океан причинности.

Евгений вздрогнул всем телом и проснулся. События сна уплотнились настолько, что он мгновенно все позабыл — в его памяти сохранились лишь какие-то туманные образы, между которыми невозможно было восстановить логические связи. Господи, сколько же всего с ним произошло!

Он потер свой висок и провел рукой по подбородку. Если бы он мог хоть что-то восстановить из тех впечатлений, которые пока еще не стерлись окончательно из его памяти! Как вообще могло такое присниться ему, обычному человеку, который никогда не занимался всякого рода духовными практиками, медитациями и тренингами в йога-центрах?

Возможно, все это было не так уж и нужно для выхода за рамки обыденности, за рамки однобоких учений, которые так часто выдавали за подлинную «реальность», но которые на самом деле ничего не давали человеку, а только забирали — забирали веру в высшую справедливость, веру в самого себя, в духовность, в возможность противостоять вездесущей лжи, которую взахлеб распространяли адепты разрушительных