своего полкового командира» – так пишет в своих воспоминаниях Евгений Борисович Пастернак, попутно называя погибшего мужа Елизаветы Михайловны «светлейшим князем».
Действительно, штаб-ротмистр Стеценко служил под командованием полковника Лопухина в 9м Уланском Бугском полку до начала 1914 года. Однако не был Лопухин светлейшим князем, да и Стеценко в пору знакомства с Елизаветой Михайловной был уже не молод. Но это сущие пустяки. А важно то, что случилось позже, осенью 1929 года:
«В один из ближайших дней после приезда из Крыма втроём с сыном родители отправились в большой доходный дом № 10 по Мёртвому переулку, где в угловой комнате, которой оканчивался длиннейший коридор огромной, забитой людьми и вещами коммунальной квартиры, жила Елизавета Михайловна Стеценко. Она давала детям уроки французского языка».
Да, это была та самая бывшая княжна, сестра подруги Киры Алексеевны. А вот что Евгений Пастернак пишет в своей книге со слов Лопухиной-Стеценко о её жизни в годы первой мировой войны:
«Сама Елизавета Михайловна учредила, оборудовала, всю войну содержала большой полевой госпиталь и безотлучно работала в нём старшей операционной сестрой милосердия. Деньги на это она по поручению мужа выручила, продав их Орловское имение, которое в своё время за образцовое ведение сельского хозяйства было удостоено большой бронзовой медали Всемирной выставки в Париже».
Начав с уроков французского языка, Елизавета Михайловна стала бонной юного Жени Пастернака. Борис Леонидович был чрезвычайно благодарен ей за воспитание наследника – в пору трудного расставания с первой женой такая забота была очень кстати. Особенно, если учесть настойчивые жалобы отвергнутой Евгении: «Я не могу одна растить Женю». В 1934 году он подарил Елизавете Михайловне сборник стихов «Второе рождение» с такой надписью:
«Дорогой Елизавете Михайловне от крепко любящего её Б. П. … Когда я напишу что-нибудь стоящее, настоящую человеческую книгу (и – не стишки какие-нибудь!), я попрошу у Вас позволенья посвятить её Вам… Моего долга Вам не измерить, Вы это сами знаете, но не в этом дело, это бы меня не мучило. Грустнее то, что никакими словами мне не дать Вам понятья о моей признательности…»
Вероятно, ко времени написания «Доктора Живаго», Елизаветы Михайловны уже не было в живых – так или иначе, но обошлось без обещанного поэтом посвящения. А всё-таки жаль, что Борис Пастернак не написал в память о Елизавете Михайловне стихи. Не сомневаюсь, будь он знаком с княгиней Кирой Алексеевной, наверняка посвятил бы ей букет сонетов или же поэму. Но это всё из области предположений и догадок, поскольку в 30е годы княгиня была уже не молода, а у Бориса Леонидовича было другое увлечение – Зинаида Николаевна, в недавнем прошлом супруга пианиста Генриха Нейгауза. Реальность же заставляет нас делать выводы, весьма далёкие и от поэзии, и от поэтов.
Воистину странен этот мир, и нет числа происходящим в нём нежданным превращениям, когда княжна становится кем-то вроде гувернантки, а умные, образованные люди умирают на чужбине, не разобравшись толком, почему всё так случилось с их страной.
Однако вернёмся к судьбе князя Юрия Михайловича? Судя по всему, князь был ярый монархист, поэтому советской власти не признал. Однако надо полагать, уже тогда назревал его конфликт со сторонниками войны с большевиками. Возможно, князь не видел достойного претендента на роль лидера Белого движения, либо же ясно понимал всю безнадёжность борьбы с собственным народом. Во всяком случае, вместо того, чтобы «спасать Россию», князь принял решение эмигрировать в Европу. Причина могла быть и гораздо проще – негоже было бросать на произвол судьбы жену и двух малых дочерей. Не исключено, что повлияли и последствия ранения, полученного на войне. Так или иначе, но в 1918 году семья уехала во Францию. Старый князь к тому времени уже скончался, а его супруга, Александра Михайловна, осталась жить в имении, где смогла сохранить от разорения семейный архив. Позже княгиня переехала в Москву, по мере сил пыталась некоторое время заниматься благотворительностью, но вскоре умерла всеми покинутая, в нищете.
Сведения о жизни семьи Киры Алексеевны в Европе весьма скудны. Когда их дочерям исполнилось по шестнадцать лет, началась обычная для такого случая канитель с оформлением дворянства. Дело, однако, осложнялось тем, что для признания некоего лица в потомственном дворянском достоинстве Российской Империи обычно полагалось обратиться в губернское дворянское собрание, которое, на основании представленных в него документов выносило определение о внесении лица в одну из шести частей Родословной книги. Далее это определение с копиями доказательств направлялось для рассмотрения в департамент герольдии Правительствующего Сената. Итогом рассмотрения в Сенате, при положительном исходе, являлся именной указ, согласно которому полагалось внести имя новоиспечённого дворянина в родословную книгу и выдать соответствующее свидетельство.
Увы, ни Правительствующего Сената, ни дворянского собрания к этому времени не существовало. С учётом форс-мажорных обстоятельств решение принимал Совет Союза Русских Дворян, образованный в 1925 году в Париже. Вот какое свидетельство он выдал младшей из дочерей:
«Внести в пятую часть Родословной книги Союза Русских Дворян княжну Ирину Юрьевну Козловскую, рожденную двадцать пятого сентября тысяча девятьсот четырнадцатого года, дочь князя Юрия Михайловича Козловского и супруги его, рожденной Киры Алексеевны Блохиной».
Далее следовала весьма существенная оговорка:
«В чём выдано настоящее свидетельство, действительное до утверждения оного законною в России властью».
Судя по всему, надежда сохранялась. Но можно только посочувствовать семье князей Козловских – в случае триумфального возвращения на родину опять предстояла всё та же канитель с собиранием справок, представлением нотариально заверенной копии родословной и объяснения, по какой причине не была вовремя соблюдена узаконенная процедура. Впрочем, причина была проста и не требовала разъяснений.
Старшая дочь, Марина, вышла замуж за сына генерал-лейтенанта царской армии Сергея Хлебникова – во время второй мировой войны он был офицером французской разведки. Мужем младшей стал Георгий Базаров, тоже сын царского вельможи. Жили Базаровы, видимо, не плохо – судя по тому, что местом их проживания была вилла «Парадиз» на южном берегу Франции, в Антибе. Но вот как интересно складывается судьба – ведь породнились два семейства, представители которых так или иначе были связаны с разведкой. Знамение времени или редкая случайность?
А дело в том, что дядя Георгия Базарова перед войной 1914 года служил агентом русского военного ведомства в Берлине, по-нынешнему, в должности военного атташе. Полковник Павел Базаров, видимо, обладал незаурядным даром профессионального разведчика. Именно ему удалось подкупить чиновников в картографическом отделе военного министерства, так что накануне войны российский Генеральный штаб получил возможность ознакомиться с военными планами Германии. Однако Базарову не повезло – он был изобличён с помощью немецкого агента, которых немало