Хвостовую часть оторвало во время столкновения с «Заветом». От посадочных опор остались одни воспоминания. Гордое ястребиное тело корабля усеивали черные пятна гари, задравшиеся куски обшивки и полосы погнутого железа.
— Никогда больше такого не сделаю, — пробормотал Септимус.
К «Опаленному» приблизились сервиторы. Их примитивным вычислителям требовалось время на то, чтобы оценить ущерб и решить, что делать дальше с лежавшей перед ними грудой смятого металла. Несколько сервиторов уставились на Септимуса, пытаясь понять, были ли его последние слова командой.
— Возвращайтесь к работе, — приказал он и активировал бусинку вокса. — Октавия?
Ответ прозвучал еле слышно. Голос девушки дрожал от слез.
— Ты должен помочь мне, — тихо сказала она.
— Где ты?
Навигатор ответила, и Септимус, преодолевая боль, сорвался с места.
В стратегиуме Вознесенный наблюдал за тем, как горный хребет исчезает внизу. Его корабль поднимался, копьем пронзая небеса. Команда мостика разразилась хвалебными криками. Эти звуки потрясли Вознесенного — прежде он никогда не слышал ничего похожего.
Через несколько секунд голубые краски на обзорном экране сменились чернотой.
Чернотой космоса. Мучительная тряска наконец-то прекратилась. Вернулась искусственная гравитация, вес тела стал меньше.
— Пройдите между этими двумя кораблями, — приказал Вознесенный.
Он уже опять восседал на троне, изучая вновь появившуюся голографическую схему сражения. Обострившиеся чувства рвались с поводка, спеша разгадать тайны, вычислить траектории полетов и оценить потери, понесенные флотом с того момента, когда он последний раз смотрел на голограмму.
Корабль снова тряхнуло, и на сей раз в стратегиум хлынули отчеты о повреждениях.
— Меня не интересует, сколько у нас пробоин.
Корабль снова содрогнулся под ударом лэнс-излучателей.
— Просто ведите нас в варп.
Смертоносный и быстрый, как стрела, «Завет» сорвался с орбиты Крита Прайм и помчался сквозь сражающиеся флоты.
— Навигатор Этригий, ответьте мне, — потребовал Вознесенный.
— Он… он мертв, — откликнулся женский голос.
Первый Коготь приблизился к павшим дредноутам.
Те, кому повезло больше, хромали. Узасу и Меркуцию пришлось ползти на руках.
Дредноут Кровавых Ангелов, лежавший на спине, все еще подергивался. Его когтистая клешня сжималась и разжималась, кромсая лишь воздух. Талос кивнул на саркофаг — указать рукой мешала боль.
— Вскройте его.
Ксарл и Кирион взялись за мечи. Цепные лезвия впились в крышку гроба, не выказывая ни малейшего уважения к поминальным изречениям и спискам славных деяний, вытравленных на саркофаге ваалианскими иероглифами. Покряхтывая от усилия, двое воинов подняли крышку и отшвырнули прочь, обнажив содержимое саркофага.
Их клинки повредили внутренний контейнер. Прозрачный амниотический раствор, кое-где замутившийся от крови, вязкими струйками стекал из пробитого гроба.
Талос взобрался на корпус павшего дредноута и сверху вниз посмотрел на безрукие, безногие, аугментические останки того, что некогда было человеком.
— Я Талос из легиона Повелителей Ночи. Кивни, если понимаешь меня.
Сраженный герой кивнул. Выцветшая кожа натянулась и подрагивала от болезненных судорог — системы жизнеобеспечения отказывали одна за другой. Талос при виде этого улыбнулся.
— Так знай же, Кровавый Ангел. Твоя последняя миссия провалилась. Твои братья мертвы. Мы облачимся в ваши доспехи, когда выйдем на бой с Ложным Императором. Знай также, чемпион Девятого легиона, что сыны Ночного Призрака дважды убили тебя. Отправляйся в свое посмертие в варпе, помня, что ты оказался слишком слаб и ни разу не смог одолеть нас.
Талос скрестил взгляд с корчащимся в гробу мертвецом. Твердой рукой, несмотря на охватившую его слабость, Талос занес Аурум — клинок другого павшего Ангела.
— Твои кости станут трофеями и украсят наши доспехи. Мы поглотим твое геносемя. А то, что останется от этого ходячего гроба, наши техножрецы превратят в обитель чемпиона из нашего легиона.
Он обрушил меч вниз. Золотой клинок пробил гроб и вошел в распахнутый рот имперского героя.
— Умри, — договорил Талос, — со вкусом вечного поражения вашего ордена на губах.
Октавия стерла кровь с лица Этригия.
Жутковатое лицо навигатора после смерти стало спокойным и почти по-детски невинным. Девушка могла бы поверить сейчас, что эти глаза не видели бесчисленных тайн и кошмаров, выдержать которые удалось бы немногим смертным.
Одно из колец соскользнуло со слишком длинного пальца. Октавия вновь надела его на руку мертвого навигатора, не понимая, зачем она это делает. Просто казалось, что так будет правильно. Трон, он ведь даже не нравился ей. Он был невыносимым и высокомерным ублюдком.
И все же он не заслужил такой смерти. Никто не заслужил.
Октавия прикрыла ладонью кровоточащую рану на месте третьего глаза Этригия. Снайпер… Какой-то легковооруженный мальчишка-Астартес. Он прокрался в покои Этригия и уложил его одним выстрелом. Навигатор умер посреди длинной жалобы на турбулентность. Октавия была слишком потрясена, чтобы двинуться или хотя бы потянуться за пистолетом, слишком растеряна… Она не пошевелилась, даже когда обряженные в мантии сервиторы навигатора обнажили когти и разорвали юного Кровавого Ангела на куски.
— Он мертв, — сказала Октавия демонической твари с мостика, когда его голос продребезжал в воксе. — Они убили его.
Чудовище — Вознесенный — вскрикнуло. Корабль содрогнулся, словно его сдавило в кулаке огромное и гневное божество.
И снова до Октавии донесся голос Септимуса. На сей раз не по воксу. Девушка подняла голову и обнаружила, что раб стоит в дверях.
— Октавия.
— Они убили его, — повторила девушка сквозь сжатые зубы.
Трон, почему она плачет? Почему корабль не перестает трястись… хотя бы на секунду…
— Октавия.
Септимус подошел к ней и помог подняться на ноги.
— «Завет» под обстрелом. Мы все погибнем, если ты не…
— Если я… не выведу нас в варп.
— Да.
Септимус стер брызги крови с ее лица. Его аугментический глаз с жужжанием повернулся в глазнице. Девушка услышала слабый щелчок.
— Ты что, сейчас сфотографировал меня?
— Возможно.
Улыбка, слабая и тоскливая, ответила за него.
Октавия оглянулась на залитое кровью ложе для медитации и сказала, не оборачиваясь:
— Тебе лучше уйти. Это зрелище не из приятных.
