— И тем самым придадим себе вид добропорядочных граждан, — сказал Ангус с усмешкой.
— Именно так. Я распоряжусь, чтобы пемберлийские плотники изготовили двое салазок. Судя по размерам алтаря, их будет достаточно. Жаль, что ослы погибли. Они подошли бы идеально. — Фиц повернулся к сыну: — Боюсь, тебе придется вернуться в колодец немедленно, Чарли. А я пролезу?
— Думаю, да, но только не Ангус.
— Об Ангусе речи нет! Кто-то должен остаться тут, чтобы вытащить нас наверх. Юпитер вполне на это способен, но под его руководством. Мы с тобой спустимся пересчитать слитки. От их числа зависит, как устроить перевозку.
Мучительная работа для двоих мужчин, не привыкших к ручному труду, но то, что работали они вместе, служило отличной поддержкой: они могли подбадривать друг друга, поддразнивать, если другой давал волю усталости, шутить над трясущейся рукой или глазами, залитыми потом.
— Одна тысяча двадцать три слитка, — сказал Фиц, растянувшись навзничь на земле и глядя вверх на сумеречное небо, где Венера сияла, как Вечерняя Звезда, холодная, чистая, равнодушная. — Чарли, я трость сломленная. Неподходящая работа для человека пятидесяти лет, да еще ведущего сидячий образ жизни. Тело у меня будет ныть недели и недели.
— А у меня месяцы и месяцы, — простонал Чарли.
— В келье старика мы нашли весы и установили, что один слиток весит полных десять фунтов согласно торговой системе. По непонятной мне причине отец Доминус предпочел не пользоваться тройской системой, принятой для драгоценных металлов — всего двенадцать унций на фунт. Исходя из двух тысяч двухсот сорока фунтов на тонну по торговой системе, у нас тут внизу примерно четыре с половиной тонны золота.
Чарли подбросило, и он сел.
— Господи, папа, значит, мы перебрали больше двух тонн каждый!
— Каких-нибудь пара футов и без нижнего слоя, — сухо отозвался Фиц и посмотрел на Ангуса. — Будь мы вынуждены вести счет при свете факелов, то вряд ли выдержали бы, но в келье Доминуса мы нашли две необычайные лампы, а также бочонок какого-то жидкого масла для них. Мэри права — его отличал редкий ум. Я нигде не видел ничего им подобного. Почему бы, Ангус, вашей компании не взять на них патент и не начать производить их, если мы напоследок захватим одну из них?
— Думаю, патент должны взять Дети Иисуса, — сказал Ангус.
— Нет, им достанется все золото за вычетом вознаграждения, положенного Мэри. Возьмите лампу, Ангус, иначе я разобью обе, и никто ничего не получит.
— Но почему не Чарльз Бингли?
— Это мой подарок, — сказал Фиц королевским тоном, — и его получите вы.
Мне никогда его от этого не отучить! Как и никому другому, подумал Ангус.
— Ну, хорошо и благодарю вас, — сказал он вслух.
— Салазок четыре, — сказал Чарли. — Нам понадобятся ослы, но не тащить салазки, а притормаживать их.
— Откуда вы знаете про салазки, Фиц?
— Ими пользуются в Бристоле, там, где склады расположены под набережными. Вес груза ровнее распределяется по полозьям, а не сосредотачивается на четырех точках, где колеса фургона соприкасаются с дорогой. Полозья позволят благополучно свезти груз через пустоты под склоном.
— Полагаю, дамам мы ничего не скажем? — спросил Ангус.
— Ни малейшего намека, даже самого темного.
— Но мы будем помогать погружать завернутые слитки на салазки? — настойчиво спросил Чарли.
— Да. Но только работникам из Пемберли и самым надежным. Нам понадобится ворот, чтобы поднимать пакеты из пещеры, и корзина небольшого размера, чтобы она не застряла в вентиляционном колодце. Корзина требуется безупречно сбалансированная и снабженная колесиками. Это позволит нам загрузить ее и вкатить в келью Доминуса. Чарли, позаботься, чтобы у нас было достаточно перчаток, когда мы вернемся. Каждый пакет надо будет не только как следует завернуть, но и как следует перевязать.
— Ну и ум у тебя, папа! — сказал Чарли. — Предусматриваешь каждую мелочь.
Блеснула редкая улыбка Фица.
— Как ты думаешь, почему никому не известному члену парламента из Дербишира оказалось так легко прицелиться на премьерство? Мало кому нравится заниматься всякими мелочами, а это большой недостаток.
— Когда мы начнем этот геркулесов труд? — спросил Ангус с неловкостью, так как его атлетическое телосложение мешало его прямому участию.
— Сегодня среда. В следующий понедельник, если салазки будут к тому времени готовы и ослы приобретены. Будем надеяться, что уложимся в пять дней.
Когда они начали спускаться с холма, Чарли предоставил Ангусу вести Юпитера и нарочно отстал, чтобы поговорить с отцом наедине.
— Папа, это награблено дедушкой? — спросил он.
— Полагаю, что да.
— Так каким образом отец Доминус наложил на него лапу?
— Думаю, на этот вопрос могла бы ответить Мэри, во всяком случае частично, но не желает. В показаниях Мириам Мэтчем шеффилдским властям упоминается некий отец Доминус, снабжавший ее ядами и абортивными средствами — он был бы идеальной аббатисой. Поскольку ее мать унаследовала бордель от Гарольда Дарси, видимо, отец Доминус начинал, как человек Гарольда Дарси. Возможно, он был доверенным подручным. Бесспорно, за годы и годы Гарольд должен был накопить огромное количество золотых украшений и монет, только золото это исчезло без следа, в отличие от драгоценных камней — у него был сундучок, полный рубинов, изумрудов, бриллиантов и сапфиров — без оправ, но ограненных. Ни жемчуг, ни полудрагоценные камни не объявились. Учитывая разносторонность Доминуса, не исключается, что ему было поручено переплавлять золото. Впрочем, все это лишь предположения.
— Отличные предположения, папа. Но почему Мэри хранит его секрет?
— Если ты спросишь ее, возможно, тебе она скажет, но мне она никогда не доверится. Ей представляется, что я обходился с ней пренебрежительно. Да так это и было.
— Прежде она бы мне открылась, но не теперь, я слишком сблизился с тобой, — сказал Чарли расстроенно. — Мужчин и женщин словно бы разделяет невидимый барьер, правда?
— Да, увы! — Такой оборот разговора был Фицу неприятен, и он сделал финт в сторону. — Во всяком случае нам твердо известно, что старик никогда не пытался обратить часть золота в деньги или как-либо иначе выдать Гарольду Дарси, где он прячется.
— Какой это, думается, был удар для дедушки!
— В этом мы тоже можем быть уверены. Когда мне исполнилось двенадцать, мой отец заметно изменился. Он стал необузданней, куда более злобным, жестоким с мамой и слугами. До непростительности!
— Папа, твое детство было невыносимым, — выпалил Чарли. — Мне так жаль!
— Но это не извиняет, что я был столь суров с тобой, мой сын. У меня куда больше причин просить прощения, чем у тебя.
