Эла вынула из кармана на поясе фонарик и протянула ему. Рука Кванды вылетела вперед и схватила Элу за запястье.
— Механизм! — крикнула она. — Такие вещи нельзя приносить сюда!
Эндер мягко вынул фонарик из руки Элы.
— Ограда отключена, — напомнил он. — И все мы теперь вольны заниматься Сомнительной Деятельностью. — Он направил фонарик в землю и включил, потом чуть сдвинул пальцем колечко, чтобы ослабить интенсивность и увеличить охват. Жены что-то бормотали, а Крикунья погладила Человека по животу.
— Я сказал им, что вы можете ночью делать маленькие луны, — объяснил тот, — и принесли такую с собой.
— Если я впущу этот свет в сердце материнского дерева, это повредит кому-нибудь?
Человек спросил Крикунью, а Крикунья потянулась к фонарику. Затем, уже сжимая его в дрожащих руках, она что-то тихо пропела, а потом направила серебряный луч прямо в отверстие, но тут же отшатнулась и отвела его.
— Свет ослепляет их, — перевел Человек.
Джейн уже говорила на ухо Эндеру:
— Звук ее голоса отражается от стен дупла. Когда свет попал внутрь, эхо смодулировало сигнал, изменив характер звука и добавив обертоны. Дерево ответило, используя собственный голос Крикуньи.
— Видеть можешь? — тихо спросил Эндер.
— Стань на колени, поднеси меня поближе, подожди минуту, а потом засовывай голову в отверстие.
Эндер подчинился. Он стоял, чуть покачивая головой, чтобы дать Джейн возможность смотреть под разными углами, слушал, что она говорит. Потом продвинулся чуть глубже, довольно долго неподвижно постоял на коленях, а затем повернулся к остальным.
— Маленькие матери. Там маленькие матери, те, что беременны. Не больше четырех сантиметров в длину. Одна из них как раз сейчас рожает.
— Ты видишь через сережку? — спросила Эла.
Кванда встала на колени рядом с ним, попыталась всмотреться, но ничего не увидела.
— Редкий случай сексуального диморфизма, — заметила она. — Самки достигают зрелости почти сразу после рождения, вынашивают детенышей и умирают. — Она подозвала Человека. — Те малыши, что ползают по стволу, они все братья?
Человек повторил Крикунье вопрос. Жена протянула руку к трещине, сняла со ствола довольно крупного детеныша и пропела несколько слов объяснения.
— Это маленькая жена, — перевел Человек. — Когда она вырастет, присоединится к остальным и станет заботиться о детях.
— Только одна? — удивилась Эла.
Эндер встряхнулся и встал.
— Эта самка стерильна, а если нет, они все равно не позволят ей спариться. У нее не может быть детей.
— Но почему? — спросила Кванда.
— У них нет родового канала, — объяснил Эндер. — Детеныши прогрызают себе путь наружу.
Кванда шепотом прочла молитву.
А у Элы разыгрался аппетит исследователя.
— Невероятно! — воскликнула она. — Но если они так малы, как же они спариваются с самцами?
— Естественно, мы относим их к отцам — рассмеялся Человек. — А как же еще это может происходить? Отцы-то не способны прийти сюда, разве не так?
— Отцы, — пробормотала Кванда. — Так они называют самые уважаемые деревья.
— Правильно, — подхватил Человек. — У отцов пористая кожа. Они выдувают свою пыль на кору и смешивают с соком. Мы относим маленькую мать к тому дереву, которое избрали жены. Она ползает по коре, сок, смешанный с пылью, попадает в ее животик и наполняет ее малышами.
Кванда молча показала пальцем на маленькие шишечки на животе Человека.
— Да, — подтвердил Человек. — Это наши сучья. Брат, удостоенный чести, сажает маленькую мать на один из своих сучьев, и она держится, крепко-крепко, всю дорогу до отца. — Он погладил свой живот. — Это самая большая радость, доступная нам во второй жизни. Мы носили бы маленьких матерей каждую ночь, если бы могли.
Крикунья запела (хоть уши зажимай!), и отверстие в стволе начало затягиваться.
— Все эти самки, все эти маленькие матери, — поинтересовалась Эла, — они разумны?
Этого слова Человек не знал.
— Они в сознании? — спросил Эндер.
— Конечно.
— Он хочет узнать, — объяснила Кванда, — могут ли маленькие матери думать? Понимают ли они речь?
— Они? — переспросил Человек. — Да нет, они не умнее кабр. И лишь ненамного, умнее масиос. Они делают только три вещи. Едят, ползают и держатся за наши сучья. А вот те, кто на стволе дерева, сейчас начинают учиться. Я помню, как ползал по коре материнского дерева. Значит, тогда у меня была память. Но я один из немногих, кто помнит так далеко.
Слезы навернулись на глаза Кванды.
— Все эти матери… Они рождаются, совокупляются, дают жизнь и умирают. Такими маленькими. Они даже не успевают понять, что жили.
— М-да, половой диморфизм, доведенный до смешного, — покачала головой Эла. — Самки достигают зрелости в раннем возрасте, самцы — в глубокой старости, а доминирующие самки стерильны. Какая ирония, не правда ли? Они управляют целым племенем, но не могут передать свои гены…
— Эла, — прервала ее Кванда, — а если мы придумаем способ, позволяющий этим несчастным рожать и не быть съеденными? Кесарево сечение. А для детенышей — питательные заменители, высокое содержание белка. Как ты думаешь, может маленькая мать выжить и стать взрослой?
У Элы даже не было возможности ответить. Эндер схватил их обеих за руки и оттащил от дерева.
— Как вы смеете? — прошептал он. — А если они отыщут способ — и наши трехлетние девочки начнут рожать детей, а те, чтобы появиться на свет, станут поедать маленькие тела своих матерей?
— О чем вы говорите? — возмутилась Кванда.
— Это омерзительно, — согласилась Эла.
— Мы пришли сюда не для того, чтобы подрубить корень всей их жизни, — твердо сказал Эндер, — а чтобы проложить путь и разделить с ними мир. Через сто или пятьсот лет, когда они будут знать достаточно, чтобы самим вносить изменения, они решат, что им делать с тем, как рождаются их дети. Но мы ведь даже представить себе не можем, что произойдет, если число взрослых самцов и самок уравняется. И что, кстати, будут делать эти самки? Они ведь больше не смогут рожать детей, не так ли? И стать отцами, как самцы, тоже. Так зачем они?
— Но они умирают еще до жизни…
— Они есть то, что они есть. И они сами будут решать, что им менять. Они, а не вы, с вашим слепым человеческим желанием помочь им прожить полные и счастливые жизни, совсем как наши.
— Вы правы, — сказала Эла. — Конечно, вы правы, простите меня.
Для Элы свинксы не были людьми, просто еще один вид местной фауны. А она привыкла, что у инопланетных животных вывихнутая и нечеловеческая линия жизни. Но Эндер видел, что Кванда все еще расстроена. В ее сознании давно произошел переход: она думала о свинксах, как о нас, а не как о них. Она принимала все известные ей странности в их поведении, даже убийство ее отца, как нечто находящееся в пределах допустимого. Это значило, что она куда более терпима и куда лучше понимает свинксов, чем Эла, даже если Эла станет учиться. Но именно эта позиция делала Кванду уязвимой: она не могла спокойно смотреть на жестокие обычаи своих друзей.
