Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 102
Это то, что люди делают, когда покидают этот город, – они не оглядываются.
Я делаю глубокий вдох и с усилием поднимаю голову.
– Ты все делаешь правильно.
– Надеюсь, что так. Ничего из этого не кажется хорошим, так что, возможно, это означает, что я на правильном пути. Бог свидетель, я слишком долго занимался тем, что радовал других, и это не принесло мне ничего хорошего.
Я наклоняюсь вперед и толкаю его в плечо.
– А как же я?
Сойер улыбается настоящей улыбкой, той, что касается его глаз.
– Ты была одной из самых трудных задач в моей жизни. Я ждал, что ты повернешь направо, а ты становилась на руки, возвращаясь назад. Под твоей фотографией в выпускном альбоме должно быть написано «непредсказуемая».
Мы вместе смеемся, а потом он отпускает одну из моих рук, чтобы обхватить мое лицо.
– Я так сильно люблю тебя.
– Я тебя тоже, – шепчу я, чувствуя, как мое сердце разрывается на части. Он уходит, и как только он уйдет, то отпустит меня.
Сойер наклоняется вперед, прижимается губами к моим губам, и мое сердце трепещет в диком ритме. Оно бьется так сильно, что у меня кружится голова, и кажется, будто я плыву по воздуху. Я нахожусь в самом счастливом месте, в котором когда-либо буду.
Он прижимается своим лбом к моему.
– Я закончил читать дневник Эвелин.
– И что ты думаешь?
– Когда я начинал, то думал, что там будет только уныние и смерть. Ей поставили угрожающий жизни диагноз, но сначала она еще была полна энергии, рвущейся со страниц девника. Затем ее охватила тоска по дому, и ей стало грустно. Но в целом она была счастлива.
Удивленная его ответом, я немного отступаю назад и встречаюсь с ним взглядом.
– Так оно и было.
– Это заставляет меня взглянуть на это место по-другому. – Сойер осматривает стены.
– Согласна. – Для меня старая туберкулезная больница была загадкой, но не такой, в которую верит большинство людей. – Интересно, сколько людей, которые остались здесь лечиться, тоже впервые поцеловались, встретили любовь всей своей жизни, завели лучших друзей и иногда смеялись? Все люди зацикливаются на плохих вещах. Да, люди умирали, но были те, кто пытался жить полноценной жизнью, пока находился здесь. Были люди, которые поправились настолько, чтобы уехать и жить своей жизнью далеко отсюда. Мы так много говорили об отголосках воспоминаний и о том, что все они плохие. Заставляет задуматься, есть ли хорошие отголоски. Несомненно, хорошие должны быть сильнее плохих.
Сойер отпускает меня, подходит к большому оконному проему и заглядывает внутрь.
– Я много думал в последнее время: обо мне, маме, Люси и папе, о том, чего все от меня хотят, и о себе как о наркомане, и о том, что мне нужно измениться. До недавнего времени я никогда не думал о себе как о помощнике, но это так. Я потратил годы, сгибаясь и изгибаясь, чтобы сделать людей счастливыми. Сначала папу после развода, потом маму, потом Люси, а потом учителей, друзей и тренеров. Я лишь однажды чувствовал себя самим собой, а не тенью того человека, который, как я думал, нужен людям. И это было с тобой.
После этого Сойер смотрит на меня, любовь и печаль на его лице настолько сильны, что я борюсь, чтобы не заплакать.
– Мне нравится то, как ты живешь, – говорит Сойер, но в его словах есть что-то такое, отчего мне кажется, что он вот-вот скажет что-то тяжелое. Что-то нехорошее.
Я моргаю, потому что Глори сказала, что я не живу. Она сказала, что я медленно умираю.
– Быть рядом с тобой – это именно то, что мне нужно, – говорит он. – Видеть, как ты живешь своей жизнью, даже если мир указывает тебе, что это неправильно, придало мне смелости. Это помогло мне увидеть, что я помогаю близким мне людям, потому что хочу сделать их всех счастливыми в данный момент, а не делать то, что лучше для меня или для них.
Мне кажется, что мы с Сойером стоим на краю обрыва, но вместо того, чтобы вдвоем отойти от края, как будто качаемся, и один из нас в любой момент может упасть. Тошнотворное колебание в животе предупреждает, что это могу быть я.
– Ты как-то спросила меня, верю ли я в то, что призраки реальны и существуют ли отголоски воспоминаний.
– Да, я спрашивала, – шепчу я.
– Я не верил, но теперь изменил свое мнение.
Я задерживаю дыхание, ожидая падения.
– Уже много лет я принимаю одни и те же проклятые решения, основываясь на одном и том же проклятом моменте. На папиной просьбе, чтобы я жил с мамой, на бремени ответственности на моих плечах и маминых слез по ночам. Мне было одиннадцать лет, и это воспоминание преследовало меня каждую секунду каждого дня. Кто знает, может быть, шалфей действительно сработал и изгнал и моих призраков. Я больше не позволю ничему такому произойти. Никакой призрак, никакие отголоски больше не будут контролировать мои решения. Я буду думать о своих интересах и интересах тех, кто мне дорог, даже если эти решения не сделают их счастливыми.
Я сглатываю.
– Вот и хорошо.
Он кивает, а потом полностью поворачивается ко мне лицом.
– Я люблю тебя, Вероника, и мне нравится, как ты любишь жизнь.
Слово «но» опасно повисло в воздухе. Холодный ветер, дующий сквозь деревья, и пустая больница заставляют меня задрожать, и я плотнее закутываюсь в папину куртку.
– Откуда у тебя дневник Эвелин? – спрашивает он.
– Моя мама нашла его и дала мне.
Сойер пинает ботинком расшатавшийся в окне камень.
– Как ты думаешь, почему она отдала его тебе?
– Чтобы я не чувствовала себя одинокой в своей болезни. – Хотя у нас с Эвелин разные диагнозы, нас обеих в юном возрасте постигла одна и та же участь… – Ты же читал дневник. Эвелин лежала в туберкулезной больнице, но жила полной жизнью.
– Да, – соглашается Сойер, – но она также боролась со своей болезнью. Мой вопрос к тебе, Вероника: почему ты не можешь жить и бороться с опухолью одновременно?
– Потому что это бой, в котором я не могу победить, – огрызаюсь я.
– Значит, Эвелин решила, что сможет выиграть свой? В 1900-х годах в США от туберкулеза ежегодно умирало более 110 000 человек, а в 1918 году произошла пандемия гриппа, унесшая жизни 675 000 американцев. Ты читала ее дневниковые записи. Эвелин говорила о гриппе, распространяющемся по всей больнице. Со сколькими людьми она попрощалась? А сколько их было отправлено домой?
– Они могли поправиться.
– Ты изучала эту больницу, как и я. Они пытались отправить людей, у которых не было никакой надежды, умирать домой. И подумай о том друге, которого Эвелин навещала в другой части больницы, как ужасно, по ее словам, он выглядел. Она была окружена смертью и в этой битве должна была знать, что, вероятно, не победит, но все же боролась. Она не умерла в конце дневника. Она осталась жива. Почему бы тебе не поступить так же?
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 102
