— Крестный, мама звонила вчера, — начала она, чересчур громко вздохнув. — Я бабуле ничего не сказала. У нее давление поднимается, как только она слышит про маму, и ты не говори. Папе тоже.
— И? — Саша выпрямил спину. Было видно, как напряглись его плечи.
— Сказала, что скоро я буду жить вместе с ней. Надо только потерпеть. Мы поедем путешествовать по Европе. Купим много нарядов. Она познакомит меня с ее новым мужем, и я смогу называть его папой.
Последние два предложения девочка произнесла тихо. На несколько секунд повисло молчание. Саша, наверное, обдумывал ответ. Здесь необходимо было подойти тонко, чтобы не ранить детскую психику. Хотя, по всей видимости, мамуля эту самую психику не особо щадила.
Я выглянула из своего убежища, посмотрев на них.
— Любопытно, — наконец-то, протянул Загорский, руку с Машиного плеча убрал, сжав ее в кулак. Определенно, злился.
— И не говори, — ответила девочка, опять вздохнув, с интонациями Натальи Леонидовны в голосе. — Папа у меня уже есть и другого мне не надо.
— Сама-то хочешь с мамой жить?
— Я хочу быть с папой и бабулей, дедулей, с тобой, — Машка замотала головой, пару раз попав своим темным хвостиком по Сашиному лицу, отчего тот поморщился и даже чихнул. — Мне нравиться у них жить. Кре, но она же моя мама! Понимаешь? Мама! В моем классе все мамы живут с подружками, а вот папы не со всеми. Они приходят по выходным. Мамы всегда-всегда приходят на школьные праздники. У меня только бабушка. Ну, иногда, совсем редко папа. Открытку на день мамы и к восьмому марта, я рисую только для бабушки. Одноклассники смеются, а учительница их ругает. Недавно я Мишке в нос дала. Он называл меня сиротой. Дурак, конечно. Какая я сирота?! Сирота — это, когда ребенок один и в детском доме. Я же не одна?
Загорский отрицательно покачал головой. Тираду ребенка слушал внимательно, не перебивал. А у меня сердце сжималось от понимания ее детской беды. Потому что в свои двадцать восемь лет, я чувствовала тоже самое — детское одиночество, недостаток материнской любви. Разница была лишь в том, что почти всю прожитую жизнь я знала и могла чувствовать материнскую любовь. Я знала: какой она может быть. Как от маминых объятий разбитые коленки меньше болят. Как забываются обиды. Да, много чего. Маша же этого не знала, но на подсознательном уровне тянулась к этому. Желала всем сердцем. Мама- главное слово в каждой судьбе. Как жаль, что порой оно может причинить боль и рана от нее не заживет никогда.
— Мама так редко звонит и приезжает раз в год. Ругает папу, что разрешил мне посещать секцию карате. Всегда его ругает.
— Малыш, так бывает. Жизнь — сложная штука. Взрослые порой ошибаются, потом пытаются исправить ошибки. Не всегда все проходить мирно.
— Как, вы — взрослые любите все сваливать на жизнь, — возмутилась девочка, совсем как взрослая. — Она меня просто не любит. Я ей не нужна. Дядь Саш, я стараюсь, чтобы быть лучше. Очень. Мама хочет, чтобы я танцами занималась. Как только приедем — сразу запишусь. Если у меня будет много медалей и много хороших оценок, может, тогда, она полюбит меня чуточку больше. Будет гордиться мной.
Бедный ребенок. К сожалению, Машка не понимала, что для ее мамы все измеряется не в медалях и грамотах, а деньгами ее папы.
— Машка, старание быть лучше это хорошо, когда оно в меру. Мы тебя любим такой, какая ты есть. Потому что ты это ты, — прижал к себе крестницу Саша. — Мы тобой и так гордимся, и любим. Не вешай нос, медвежонок. Мы тебя никому не отдадим, а мама пусть приезжает.
— Кстати, — девочка посмотрела на дядю. Вот же языкастая. Все разболтала. — Алена пообещала мне, что тоже пойдет на карате.
— О, господи! — вздохнул Саша, а я тихонечко улыбнулась. — Нет, мне покоя. Эта женщина меня с ума сведет.
— Крестный, ты женишься на Алене? — ее вопрос заставил меня остановиться и замереть, в тот самый момент, когда я хотела вставить свои три копейки, на замечание любимого.
Не в бровь, а в глаз. Умение задать вопрос в лоб, видимо, ей передалось от дяди. Совру, если скажу, что не затаила дыхания, ожидая его ответа. Еще, как затаила.
— Думаешь, надо? — хмыкнул Саша.
— Надо, — со знание дела, ответила Маша. — Алена хорошая, добрая, красивая. А еще она много времени со мной проводила, и поспать к себе пускала. Знаешь, какие она оладушки печет… Вкуснее, чем у баб Наты. Голодный не останешься. Я ей про Елисея рассказала.
Я улыбнулась. Было дело, и разговор между девочками состоялся. Елисей — первая детская влюбленность Марии, к которой она относилась очень серьезно. Мальчик ее не замечал, и она страдала, и переживала. Как теперь выяснилось, Загорский тоже был в курсе. А ведь я даже поклялась, что никому не выдам секрет. По секрету всему свету.
— Ты нашла себе подружку?! Я рад.
— Я бы хотела, чтобы у меня была такая мама, — со всей серьезностью и грустью произнесла Машка. — А еще она много плакала. По ночам, а когда засыпала, часто тебя звала во сне. Стены тонкие — все слышно. Я все слышала. Влюбилась она в тебя. Точно говорю. Девчонки по ночам только из-за мальчишек плачут.
— Ну, раз ты уверена, значит, надо жениться, — усмехнулся Саша, тем самым заставляя моя сердце биться быстро-быстро. — Если честно меня самого эта мысль посещала в последнее время.
— Что значит «уверена», ты сам-то хочешь? — возмутился ребенок, вполне искренне. — Думаю, такой ты больше не найдешь.
Действительно!
— По данным статистики женатые мужчины живут дольше на десять лет, чем не женатые. Последние подвержены сердечно-сосудистым заболеваниям и депрессиям, — продолжала девочка, чем вызвала смех крестного. Да и у меня.
— Машка, откуда такие познания? — хохотал Загорский.
— Я много читаю научной литературы. Исследования проводились не один год и не на одном мужчине. Десять лет — не ерунда, крестный. Это не дело вот разбрасываться налево и направо своей жизнью.
— Не слишком ли я стар для Алены? — посмеивался Саша.
Я после этого вопроса лихорадочно соображала и подсчитывала нашу разницу в возрасте. Восемь лет.
— В самый раз. Ты взрослый, самостоятельный, хорош собой, успешен. Денег много зарабатываешь. Ну, так что?
Описание дяди из уст ребенка вызвало у меня умиление.
— Ох, Машка…
Я вернулась обратно, на цыпочках, к двери. Хлопнула ею посильнее, чтобы меня услышали. Вернулась к лестнице, топая, как слон. Специально, чтоб уж наверняка. На самом деле я просто струсила, боясь услышать его ответ.
— Что вы тут делаете? — спросила я, изображая беззаботную улыбку, чтобы никто не посмел заподозрить о моем некрасивом поступке. Я ведь подслушивала. Правда, совесть меня совсем не мучила.
Они синхронно обернулись.
— Обсуждаем открытия в мире науки, — отозвался Загорский, подмигнув племяннице. Я сделала вид, что не заметила этого. — Тебе не понять.
