— Я? — изумился барон.
— Нет, ваш сын, — успокоил его монах.
Артур покраснел от обращенных на него взглядов, точно помидор, исподлобья глянул на Винченце. Тот едва приметно кивнул, сурово сдвинув брови. Тогда баронет поднялся с места и, словно ученик ненавистному учителю, пробурчал заученные слова:
— Да, я виноват! Прошу прощения, матушка и батюшка, я вел себя как глупый мальчишка.
— Бог мой, о чем это ты? — снова ахнула баронесса.
— Я совратил эту девушку, — продолжал каяться их наследник. — Я пообещал на ней жениться и увез в город. Но там я ее оставил одну, потому что она мне надоела. Без всяких средствк существованию. Я опозорил девушку, я очень виноват.
Барон с супругой переглянулись в полном изумлении. Равно удивленной выглядела и сама «русалка». Она даже была готова признаться, что никогда прежде не была знакома с этим молодым человеком, а обманул, увез в город и кинул там ее совсем другой — красавец гусар, побывавший в здешних местах проездом. Но бабка вовремя дернула ее за руку, и девица стушевалась, потупилась.
— И вот опозоренная, без надежды на прощенье от своего прежнего жениха, не знавшая, куда податься, девушка была вынуждена скрываться в лесу! — подвел итог Серафим Степанович.
— Думаю, это можно как-нибудь уладить, — сказал Генрих Иванович. — Ну не жениться, конечно, ему еще рано думать об этом… — Баронесса пихнула мужа ногой. — Но мы готовы обеспечить девушке достойное приданое, с которым она сможет устроить…
— Ах, так я у тебя не первая такая дура?! — раздался крик.
Все обернулись — в дверях стояла другая девушка. Горничная купца Перинина, Наташа, узнала подругу Глаша.
— Барин, барыня! — воззвала она, кидаясь на колени перед фон Бреннхольцами. — Он ведь мне тоже в любви клялся, жениться предлагал! Уж и день назначил, когда мне с ним бежать надо, чтоб тайно венчаться! В Америку обещался отвезти, говорил, там все люди равные. А у него, ирода, вон какой амур-то… — и зарыдала.
Артур в растерянности обернулся к Винченце, но тот с безразличным видом пожал плечами.
— Батюшка, я ее не… — начал было баронет — но наткнулся на гневный матушкин взгляд и повесил голову: — Ладно, уж виноват так виноват…
Наташа ушла, довольная размером обещанного отступного.
— Но кроме русалок, — продолжал повествовать Серафим Степанович, — на деревню обрушилась другая напасть — блуждающие огоньки!
— Ага, видали! — подтвердили с разных сторон.
— Но мало кто догадывался, что сии огоньки свое происхождение имели не от каких-нибудь беспокойных мертвецов, а от местных же ребятишек.
— Душеньки детские? — всхлипнула одна женщина.
— Души, — улыбнулся монах. — Но вполне себе живые и здоровые.
— Ну а вот эта storia уже целиком на моя совесть! — встал с места Винченце. — Я, знаете ли, очень любить история. И в один летопись вычитывать о кладе, который зарывать тут давным-давно шайка разбойник…
— Так были ж и русалки, и разбойники! — прошептал на ухо настоятелю староста. — Фиг я тебе проспорил!
— …Деревенские ребята любезно соглашаться мне помогать с поиском.
— А что клад?.. — открыл рот барон, но жена его перебила:
— Но почему ж по ночам искали?
— А это потому, что я также очень любить изучать ботанику. Я узнавать о загадочном местном растении папоротник — о том, что он цветет исключительно в темноте. И вот потому-то…
— Понятно! — нетерпеливо перебил Генрих Иванович. — Ну и как оно, нашли-таки?
— Нет, — грустно вздохнул Винченце, — Мне так и не удаваться уличить краткий миг цветения. Я даже бутонов не видел…
— Да я про клад!
— А, клад… — сказал он. — Нашли.
— И что там? — последовал резонный вопрос.
— Ну если вам интересно… — Винченце махнул слугам.
И с минуту все молча ждали, когда принесут клад.
Два молодца-лакея с торжественно-высокомерными физиономиями внесли в залу грязный ветхий сундук и поставили посредине гостиной.
— Любопытно взглянуть, — пробормотал Генрих Иванович и вместе с оживившимся сыном приступил к осмотру.
Глазам присутствующих поочередно предстали истлевшая соболья шуба, прожженный и проеденный кем-то бархатный кафтан, не менее дырявое женское платье давно ушедшей моды — и прочие подобные вещи. На «сокровища» баронесса взирала с явным недовольством — ей было ужасно жаль ковра, на который сыпалась труха, земля и облаками ложилась пыль.
— Я собираться отдавать все это в губернский музей история, если, конечно, он такой имеется, — сказал Винченце.
— Ну отчего же сразу им, — возразил Генрих Иванович, — У нас в земстве тоже ценители древности есть…
К облегчению хозяйки, весь хлам был унесен обратно.
— К сожалению, не все загадки разгадывались столь же невинно, — заметил Серафим Степанович. — Русалки с огоньками были милыми шутками по сравнению с распространившейся в народе молвой о появившихся оборотнях.
Все вновь притихли, внимательно слушая. Но продолжать старец не торопился. Вместо этого попросил раскрыть стеклянные двери на веранду и посмотреть на темнеющий в сумерках сад.
— И что мы там должны увидеть? — с опаской спросила Виолетта Германовна.
— Красноглазое чудище! — пискнула Глаша, ухватившись за руку Феликса.
За кустами она разглядела темную фигуру с пылающими огнем очами.
На сей раз чудовище не спешило скрыться. Наоборот — приблизилось, неуклюже взошло по ступенькам, встало перед порогом посреди веранды.
— Так у него утюг вместо головы! — сказал с интересом наблюдавший игумен.
— Совершенно верно, — подтвердил Серафим Степанович.
Он подошел к замершему монстру с лампой в руке, осветил широкую черную грудь.
— Перед вами знаменитое на всю округу чудище, — объявил он, — созданное специально для розыгрыша. Не слишком удачного, нужно сказать. Голова, сделанная из чугунного утюга, заполнена горящими угольями. Именно они создавали иллюзию инфернального взгляда, особенно эффектного в темноте ночи. Искры от угольев, как вы уже, должно быть, обратили внимание, при движении частенько высыпаются наружу. Некоторые очевидцы, оказавшиеся слишком близко, получили ожоги, следы которых отдаленно походили на укусы. Что, в свою очередь, послужило основанием некоторым особам подозревать появление вампиров, — и он с хитрецой посмотрел на Глафиру.
— И кто придумал такой интересный маскарад? — спросил барон. — И для каких целей?
Вместо ответа старец, привстав на цыпочки, отстегнул с плеч чудища кулиску из прокопченной дочерна толстой кожи. Грудь монстра оказалась пустой — если не считать зажатой между двух железных подпорок головы. С виноватым выражением на конопатом лице.
