Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
Леонардо. 8 сентября
Он сидел на деревянном стуле в своей студии, бессильно сложив руки на коленях, и молча смотрел на портрет. Его глаза медленно двигались сначала сверху вниз, затем от угла к углу, выжигая в памяти каждую деталь, каждый штрих. Сегодня он видел Лизу в последний раз. Он не хотел забыть ее. Он улыбался ей и ждал, что она улыбнется в ответ, но она этого не делала и не сделает никогда.
Наконец он нехотя оторвался от портрета. Бережно обернул его в кусок льняного полотна и обвязал поверх джутовой веревкой, чтобы защитить на время путешествия через весь город.
– Господин, позвольте, я перенесу встречу, – сказал Салаи, уже стоя в проеме двери. – Наверное, я зря поторопился уговориться о доставке.
Молодой помощник всегда был очень внимателен к своему господину. Леонардо знал: когда старческая немощь совсем одолеет его, не кто иной, как Салаи, будет преданно ухаживать за ним.
– В этом нет нужды, amore mio. – Леонардо готов вечно откладывать срок передачи картины ее заказчику. – По большому счету, мастер никогда не сможет окончательно завершить свое произведение. Только оставить, бросить. Сейчас пришло время бросить это. – Леонардо вспомнил, как четыре с половиной года назад он обнаружил первые признаки порчи на фреске «Тайная вечеря». Тогда ему казалось, что он без сожалений бросает ее на произвол судьбы. От расставания же с этой картиной у него разрывалось сердце, словно он хоронил близкого человека.
– Не лучше ли мне самому сбегать и передать портрет? В конце концов, это просто доставка заказа. Подумайте, господин.
– Нет, Салаи. Я должен лично принести его. Это часть ритуала, оплаченного заказчиком. Личная встреча с маэстро, на которой он сможет посмаковать достоинства своего приобретения.
Леонардо оглядел себя в зеркало. Борода аккуратно подстрижена. Чистые чулки натянуты, как полагается, без складок. Перстень с птичкой сияет как новенький, недаром камни в нем недавно почистили. А камзол из изумрудно-зеленой тафты наверняка произведет на шелкоторговца достойное впечатление.
Леонардо с Салаи покинули студию в мрачном молчании. На улице Леонардо с удивлением увидел, как толпы мужчин, женщин, стариков и детей, оживленно переговариваясь и смеясь, тянутся в центр города. Был пасмурный воскресный день, утренняя месса давно закончилась. Обычно воскресенья посвящаются отдыху, раздумьям и молитве, а сегодня на улицах царила праздничная атмосфера.
– Что это происходит?
– Так сегодня же город торжественно открывает Давида работы Микеланджело, – пояснил Салаи, страдальчески кривясь. – Вот я и подумал, что, если назначить доставку на сегодня, вы, мастер, немного отвлечетесь от грустных мыслей.
Леонардо кивнул.
– Знаешь, Джакомо, иногда ты бываешь сметлив.
Крепко держа под мышкой портрет, Леонардо проталкивался против потока предвкушающих праздник горожан. Впрочем, толпа заметно редела по мере того, как они удалялись от площади Синьории. Смех и веселые голоса постепенно затихали вдали. Леонардо шел все медленнее, но, как он ни тянул время, они уже поворачивали на виа делла Стуфа. Странное дело: эта улица теперь не выглядела такой шикарной и блестящей, какой виделась ему в юношестве и в тот день, когда Лиза впервые позировала для него. Узкая. Мрачная и темная. Заплаты свежей краски на фасадах особняков, растерявших свою былую роскошь, не могли прикрыть вековую копоть и пятна плесени.
Они подошли к дверям особняка Джокондо. Настало время вернуть достойную даму ее супругу. Запечатленный на портрете образ – его собственность, такая же законная, как и сам оригинал. Пользуясь своим правом, супруг повесит портрет в семейной гостиной и навеки заточит его там, где посетители будут скользить по нему беглым взглядом, но в действительности не увидят его. Ибо в глазах гостей дома Лиза всегда была и будет всего лишь хозяйкой, женой своего мужа и моделью Мастера из Винчи. Собственно, таковой она и являлась. Лиза давно уже привыкла безропотно принимать свое место в этом мире. Ему тоже нужно научиться жить с этим. Леонардо глубоко вдохнул и постучал.
Микеланджело
В горле у него пересохло, в животе урчало от голода. Микеланджело в который раз сунул руку в суму. Там была куча золотых флоринов и больше ничего: ни вина, ни хлеба, ни кусочка вяленой рыбы. В последний раз он ел вчера вечером, а сегодня утром допил последний глоток вина. Он положил на язык флорин в несбыточной надежде утолить голод и подумал о том, как бесполезны деньги, когда их негде потратить. Чтобы утолить голод и жажду, нужно сходить на рынок. Но он не мог. Пока еще не мог. Не сегодня.
Он скрывался здесь почти неделю. Выскочив, как ошпаренный, из студии Леонардо, он не покинул город, а направился в свое излюбленное тайное место: в заброшенную сторожевую башню Сан-Никколо на восточной окраине Флоренции. Трехъярусная башня была построена в 1300-х годах, но пустовала, сколько себя помнил Микеланджело. Он использовал ее как укрытие еще со времен своего отрочества.
В его суме нашлось несколько листов бумаги и кусочек сангины, так что он, устроившись на крыше, коротал дни за рисованием и сочинением неуклюжих, но полных чувства стихов.
«Как просто череду счастливых лет прервет короткий миг, не дольше часа, повергнув в скорби бесконечные пределы», – писал Микеланджело. Обосновавшись здесь, он высек резцом на стене подобие календаря и теперь старательно вел счет дням. Согласно его расчетам, сегодня было второе воскресенье сентября – день торжественного открытия Давида.
Микеланджело встал и вгляделся вдаль. Ему хорошо виден возвышающийся над городом массивный дворец Синьории. Под сенью его высоченной башни Давид явится городу и миру. Микеланджело посмотрит церемонию с крыши. Может быть, даже услышит отзвуки радостных возгласов или гневных криков. Отсюда он будет наблюдать за действом, тогда как действо не будет наблюдать за ним.
Микеланджело пробежал взглядом по постройкам и зданиям Флоренции. Как всегда, взор его остановился на красном куполе кафедрального собора. Помнится, когда он три года назад возвратился во Флоренцию, он смотрел на Дуомо с любовью и облегчением; сегодня же его вид вызывал в нем тревогу. Слишком много славных страниц вписано в историю Флоренции, слишком много здесь бессмертных творений искусства, слишком много величия. Что, если он не достоин всего этого, не дотягивает до заоблачной планки?
Когда он впервые прикоснулся резцом к камню Дуччо, в его душе зародилась по-детски наивная мечта о том, что его столкновение с Леонардо войдет в историю города как одно из величайших соперничеств между мастерами искусства. Флоренция на весь мир славилась такими творческими состязаниями.
В 1401 году, например, во славу наступления нового века город объявил конкурс на лучшие чеканки для украшения дверей баптистерия. Первейшие художники Флоренции состязались за честь удостоиться этого заказа. В итоге все отсеялись, кроме двух искусных ювелиров: Филиппо Брунеллески и Лоренцо Гиберти. Брунеллески был старше и имел больше опыта, к тому же уже состоял в гильдии золотых дел мастеров. А Гиберти учился главным образом на живописца. Но оба одинаково страстно желали прославиться, и каждый считал себя лучшим исполнителем этого важного заказа.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
