Он опустил статую и повернулся к Изабел. Она молча, с непроницаемым лицом наблюдала за ним. Он накопил обширный опыт со смертными женщинами, но богини — дело иное, а именно эту он жестоко прогневил.
Ужасающее неистовство овладело им. Коснуться ее — значит пойти на самый большой в жизни риск, но никакая сила на земле не могла его удержать. Если ничего не предпринять, он потеряет ее навсегда.
И прежде чем отвага его покинула, он рывком притянул ее к себе. И она не превратилась в пепел, как он опасался, а встретила его поцелуй с яростным огнем. Мир и любовь, как он сейчас осознал, стали уделом ее более покорных сестер. Эту богиню подстегивала жажда завоевания, и острые зубки впились в его нижнюю губу. Никогда еще он не чувствовал жизнь с такой остротой. И пока ветер и дождь бушевали вокруг них, он воспользовался своим превосходством в силе, чтобы стащить ее со стены и прижать к камням.
Она могла бы противиться ему, вырываться, как он ожидал, но ничего подобного не произошло. Ее пальцы лихорадочно дергали его рубашку. Он был смертным, которого она выбрала для своего удовольствия.
Рен задрал ее юбку до талии и разорвал трусики. Какая-то часть мозга, еще способная мыслить, гадала о судьбе того, кто попытается предъявить права на богиню, но выбора все равно не было. И даже под угрозой смерти он не стал бы отступать.
Камни впивались в его руки и ее ноги, но она все равно раздвинула для него бедра. Она была мокрой. Мокрой и неистовой под его пальцами. Он развел ее ноги еще шире и вонзился. Глубоко.
И пока он брал ее, она подставляла лицо дождю. Он яростно целовал ее шею. Она обхватила ногами бедра Рена и втянула в себя его силу еще глубже, используя его точно так, как использовал ее он.
Они боролись вместе, вместе взбирались на немыслимые высоты. Буря полосовала их тела, подстегиваемая призраками древних, когда-то тоже занимавшихся любовью в этих стенах.
«Я люблю тебя!» — прокричал он мысленно, сохранив слова в себе, ибо они были слишком ничтожны, чтобы выразить безграничность чувств.
Она еще крепче стиснула его и прошептала:
— Хаос.
Он дождался самого конца, последнего момента, прежде чем они потерялись друг в друге. Того самого мгновения, отделившего их от вечности, прежде чем нащупать статую и сильно прижать к ее боку.
Молния снова разорвала небо, и они бросились в буйство бури.
Потом она не сказала ни слова. Они отошли от стены под укрытие деревьев. Он поправил одежду, и они побрели через развалины к тропе. Не касаясь друг друга.
— Дождь прекратился, — сказал он, взмахнув статуей.
— Я мыслила слишком глобально, — пожаловалась она.
— И сейчас тоже?
Он понятия не имел, о чем она говорит, и, сглотнув колючий комок, решился. Если он с первого раза не сделает все как надо, дубль вряд ли возможен.
— Я люблю тебя. Ты ведь знаешь это?
Она молчала. Даже не смотрела в его сторону. Слишком поздно. Как он и боялся.
Под дробный аккомпанемент падавших с деревьев капель они спустились вниз. В конце тропинки Рен заметил стоявшего рядом с «мазерати» Бернардо. Он успел вытащить машину из рытвины и теперь выступил вперед с несчастным и одновременно решительным видом.
— Синьора Фейвор, мне неприятно говорить это, но вы арестованы.
— Вряд ли в этом есть такая необходимость, — усомнился Рен.
— Она повредила чужую машину.
— Ничего страшного. Я сам все исправлю.
— Вы забыли о людях, чью жизнь она подвергла опасности своей неосторожной ездой.
— Это Италия, — возразил Рен. — Здесь все так ездят. Но Бернардо свой долг знал.
— Я не пишу законов. Синьора, прошу следовать за мной. Происходи все в кино, она вцепилась бы в руку Рена, дрожа от страха. Но это была Изабел. Изабел, которая просто кивнула:
— Разумеется.
— Изабел…
Не обращая на него внимания, она скользнула на заднее сиденье «рено», и машина тронулась. Оставшись один, Рен долго смотрел ей вслед. Потом повернулся к «мазерати». Зеркальце заднего вида исчезло, в бампере красовалась вмятина, длинная царапина пробороздила дверцу, но он не мог заставить себя думать о чем-то еще, кроме того, что все случилось из-за него.
Рен сунул руки в карманы. Ему, наверное, не следовало подкупать Бернардо обещанием купить самый навороченный компьютер для полицейского участка, если тот ее арестует, но что еще он мог сделать? Как удостовериться, что она не удерет, прежде чем даст ему шанс все исправить?
С тяжелым сердцем он медленно побрел к машине.
Камера освещалась единственной люминесцентной лампой, тускло мигающей внутри проволочной сетки. Было уже начало десятого, а Изабел так и не увидела ни одной живой души, кроме Гарри, который вскоре после ее водворения сюда примчался с сухой одеждой, собранной Трейси.
В коридоре послышались шаги, и Изабел подняла глаза на стук открывшейся двери.
В камере появился Рен, заполнив собой тесное помещение. Даже здесь он ухитрялся выйти на первый план.
Она не пыталась разгадать его мысли. Он актер и способен изобразить любую эмоцию, какую только пожелает.
Дверь за ним закрылась. Замок щелкнул.
— Я с ума сходил от волнения, — выпалил он.
Безумным он не выглядел. Скорее решительным, но напряженным. Она отложила покоившийся на коленях блокнот, который вытребовала у Бернардо.
— Именно поэтому у тебя ушло три часа на то, чтобы сюда добраться?
— Нужно было сделать несколько звонков.
— Что ж, это все объясняет.
Он подошел ближе и сконфуженно всмотрелся в нее.
— Это сумасшествие на вершине горы… там такое творилось… ты в порядке?
— Меня так просто не сломать. А что, я тебе сделала больно?
Его губы вытянулись в ниточку. Улыбка или гримаса?
Она так и не поняла.
Он сунул было руку в карман, но тут же выдернул.
— Что ты имела в виду, когда сказала, что мыслила глобально?
Теперь, когда она знала свое место в мире, нет причин держать его в неведении.
— Свою жизнь. Я всегда советовала людям задаваться большими целями, но наконец поняла, что эти цели могут быть чересчур велики.
Она подвинулась ближе к краю топчана.
— Все равно не понимаю.
— Я мыслила такими великими категориями, что совсем забыла, в чем истинное предназначение моей жизни.
— Помогать людям! — свирепо воскликнул он. — И ты никогда, ни единой минуты об этом не забывала.
— Это было сферой деятельности. — Она нервно стиснула руки. — Мне ни к чему полные аудитории. Мне не нужен особняк у Центрального парка или шкаф, набитый одеждой от-кутюр. В конце концов все это обрушилось на меня и задушило. Моя карьера, мое имущество — все это украло у меня дар времени, и я потеряла свое видение мира.
