Юра обычно не опаздывает, сказал он себе. Времени оставалось – выкурить сигарету.
Курил он уже во дворе, заперев дом и ежась от внезапного мороза. Солнышка видно еще не было, однако ледяной воздух наполняло яркое, свежее сияние. Все вокруг покрывала корка льда, даже по дорожке идти оказалось нелегко: как повелось уже, подойдя к калитке, Асламов позвонил на мобильный. Ян вышел сразу, протянул руку:
– Ну что, идем?
Лицо у старлея раскраснелось от мороза, и, как он ни старался напустить на себя серьезный вид, получалось у него плохо.
– Идемте, Ян Антоныч. Ноги бы не переломать сегодня. На десять утра районная политравма забита наглухо, теперь в железнодорожную везут. Надо же нашим бабушкам в такую погодку за хлебом бегать!
Ругая погоду на чем свет стоит, они доковыляли до Щорса и сразу взяли левее, в сторону депо. Ян уже знал, куда ведет его оперуполномоченный – в жутковатые старинные кварталы, застроенные бревенчатыми домами в один-два этажа, многие из которых помнят еще прежних, дореволюционных хозяев. В этот район Климов забредал один только раз, да и то по ошибке, нечего ему там было делать.
Впереди показался бесконечный серый забор «железки», и топать по льду стало вроде как легче. Они закурили, пошли бодрее, а Ян принялся рассказывать Асламову о своих вчерашних приключениях. Пару раз Юра останавливался, изумленно мотал головой, глядя на Климова, но вопросов не задавал.
Про сегодняшний разговор с Марией Ян пока умолчал, парню и так хватит.
– К кому мы идем-то, в конце концов? – спросил он, когда впереди за серебром обледенелых деревьев видны стали крыши жилых домов.
– К одному человеку, – немного загадочно ответил Асламов. – Можно считать его криминальным авторитетом, как теперь говорят, но на самом деле там сложнее все. Вором его не короновали, что б вы знали, но ко многим делам он отношение имел самое непосредственное. Два срока отмотал, само собой… Сейф Мирзоева у него, я думаю.
– Думаешь или знаешь?
– А это он вам сам расскажет. Я так понимаю, что от этого наследства он избавиться хочет…
– Ты с ним уже говорил? Или так, навскидку?
– У нас, Ян Антоныч, навскидку только пулю получить можно. Или срок – это уж как карта ляжет. Говорил, конечно. Тот следователь, Сыроед… Ну, вы ж помните? В общем, на контакте они были. И не просто так Сыроед ноги отсюда сделал, под него давно уже копали.
Вниз по узкой улочке, направо, и Юра уверенно остановился возле одноэтажного почернелого от старости дома. Над окнами виднелась покрытая льдом резьба наличников – когда-то богатая, нарядная… Асламов стукнул в калитку, потом еще два раза, коротко.
– Что ж мы с пустыми руками-то? – спохватился вдруг Климов.
– Все на месте, – опер хлопнул рукой по спортивной сумке, висевшей на плече. – Нормально, не переживайте.
За забором хрюкнула дверь, потом приоткрылась и калитка.
– Входите, – услышал Ян глуховатый старческий голос.
Хозяину было лет семьдесят на вид. Небольшого роста, лысоватый, с очками на тонком носу, он никак не походил на уголовника: учитель на пенсии, а может, даже и бывший завуч. После того как толстый засов калитки лег на свое место, старик повернулся и несколько секунд очень внимательно рассматривал Климова. Ян ответил ему едва заметной улыбкой. Взгляд хозяина чуть потеплел, но не более того – в конце концов, хмыкнув, он шевельнул рукой, указывая на деревянное крыльцо.
– Вы, значит, и есть тот самый человек с Верхней?
– Климов, Ян…
– Не надо по батюшке. Я для вас Николай, и нам этого, я думаю, хватит. Проходите пока…
В доме пахло печью и лекарствами. За плотной старомодной занавеской, прикрывающей дверной проем прихожей, обнаружилась большущая комната, заставленная мебелью шестидесятых, в дальнем углу стоял тщательно убранный под покрывало диван, а посередине – круглый стол без скатерти.
– Располагайтесь, гости дорогие. Я сейчас.
Пока Асламов, сразу ставший серьезным и сосредоточенным, выставлял на стол бутылки и свертки с колбасой, Николай исчез за занавесью, чтобы вернуться, неся в руках нарезанный хлеб и банку соленых помидоров.
– Приморозило нынче, – произнес он и сел, сделав знак Яну подсесть к нему поближе.
Юра тем временем быстро резал колбасу складным ножом. Николай одним движением свинтил пробку с коньяка, крякнул, встал, чтобы достать из серванта две рюмки. Асламов, закончив, собирался сесть, однако хозяин остановил его, подняв ладонь:
– Вы, гражданин опер, кофе нам из кухни принесите, да и себя не забудьте. Уж не побрезгуйте…
Юра кивнул и тут же вышел. Николай налил обе рюмки, поднял свою:
– Со свиданьицем, стало быть.
– Будем здоровы, – ответил Ян, чувствуя себя немного неловко.
– Мирза говорил, что придет за его железякой человек с Верхней, – произнес Николай, бросив в рот кусочек колбасы, – вот только вы, кажется, не тот, о ком он думал. А? Что скажете?
– Очень может быть, – спокойно кивнул Ян. – Беда в том, что тот умер несколько лет назад, а я, хоть того и не хотел, ему теперь вроде наследника. Его проблемы – мои проблемы.
– Вот, значит, как.
Николай посмотрел на него не столько с удивлением, сколько с неким подобием уважения, будто не очень веря в услышанное, но что сказано, то сказано.
– И сами о тех проблемах не слыхали? – поинтересовался он.
– Ни сном ни духом. А деваться от них теперь некуда. И от содержимого сейфа Мирзоева, как я думаю, зависит жизнь многих людей. Жизнь и смерть.
В комнату вернулся Юра. В одной руке он нес старый, потускневший от времени кофейник, в другой – три чашки. Хозяин благодарно кивнул ему, и Асламов подсел наконец к столу.
– Говорили про Мирзу, что он с нечистой силой водится, – буднично заметил Николай, – да только в это я не верю, бабкины сказки, в Заграйске это любят. Мне-то он жизнь спас, в сорок третьем, когда накрыло его, да и потом помог пару раз, сильно помог. Я тогда мальчишка был, война, там годов не разбирали… ну да ладно! После той контузии с ним странные дела происходить начали, вроде как дар у него открылся: потерянные вещи он смог находить. Ну и в то же время головные боли начались дикие, до потери сознания. В парткоме помогли, пенсию оформили, инвалидность. И скоро у Мирзы новая жизнь началась какая-то. Пропадать стал надолго, не видел его никто… То ходит по городу, вроде как старье собирает, а то раз – и на неделю исчезает. Ну, я потом первой ходкой пошел… Было дело.
– Пропадал надолго? – переспросил Ян. – Ну, может, болел человек?
– Какой там болел. Уходил он куда-то, но куда – никто не отыщет. Его однажды по всему городу искали, нужен он был сильно, все перерыли, все поселки по округе: нет его. Потом вернулся, загорелый какой-то – осенью поздней, ага. Но не говорил никому ничего. Да и вообще… Только в девяностые уже, когда он действительно старым стал, встречались с ним, так он мне: знаю я, говорит, много такого, что людям вообще знать не надо. Беда к нам прийти может. А не к нам, так к соседям. Дожить бы, говорит, но вряд ли. Не успею. Про каких таких соседей говорил – я его и не спрашивал, все равно промолчит, хоть ты режь его.
