Клава посмотрела вверх и обомлела.
— Не стрелять! — заревел Бодров на весь парк. — Никому не стрелять!
— Клавдия Васильевна, смотрите! — Игорь подскочил к ней.
— Вижу, — упавшим голосом ответила она, не отрывая глаз от колокольни.
В лучах прожекторов, неясная и мистическая, воздевшая руки к небу, светилась фигура человека.
— Люди добрые! За грехи мои тяжкие кару несу!
Это был Карев. Он стоял на самой вершине маковки, щурясь от бьющих в глаза фонарей, и кланялся на все четыре стороны.
— Где поп?! — закричал кто-то. — Попа нету! Где он?!
Клавдия бросилась в храм.
— Стой! Держите ее! — закричал Бодров, и двое спецназовцев бросились за ней вдогонку.
— Не подходи! — визгливым голосом заорал Карев.
Омоновцы замерли в нерешительности. Клавдия плечом толкнула дверь и влетела в церковь.
Отец Сергий сидел на мраморном полу и тихонько плакал. Лоб у него был разбит. Кровь залила все лицо и капала на сутану.
— Что с вами?! — Дежкина упала на колени и выхватила платок. — Чем это он вас?
— Это ничего… это ничего, — тихо пробормотал батюшка, пытаясь встать.
Клава облегченно вздохнула. Значит, не ножом, значит, не так, как тех женщин. Она промокнула платком кровь со лба.
— Я сейчас врача позову.
— Не надо. — Отец Сергий взял у нее платок и вытер лицо. — Вы его спасайте. А это ничего.
— Как он на крышу попал? — Клавдия помогла батюшке подняться. — У вас что, окна не закрываются?
— Да вроде закрыты были. — Батюшка сел на лавку. — Когда ремонт делали, мы рамы глухие ставили. — Он вдруг взял Клавдию за руку, посмотрел в глаза и тихо попросил: — Остановите их. И его остановите. Это же храм Божий. Господи, что же это делается?
— Все будет хорошо. — Клавдия положила его руку себе на плечо. — Вы не волнуйтесь, бойни тут не будет. Я не допущу. Пойдемте, там «скорая помощь», вам перевязку сделают.
Карев одной рукой держался за крест, а другой все время крестился, изредка выкрикивая:
— Грешен! Грешен! Перед всем православным миром каюсь, что грешен! Простите меня, ради Спасителя нашего Иисуса Христа! Любую кару готов принять.
— Карев, слезайте немедленно! — кричали ему по матюгальнику. — Слезайте, или применим силу!
Но он не обращал внимания.
— Ну что, доигралась, Дежкина? — зло прошипел Чепко, подскочив к «скорой помощи». — Вот и товарищу священнослужителю голову разбили. Хорошо еще, что хоть жив остался.
Клавдия бросила на него короткий взгляд и не ответила. Тогда Василий Иванович кинулся к Бодрову:
— Штурмовать надо, штурмовать. Он так до утра провыступать может.
— Поздно штурмовать. — Бодров бессильно сжимал пудовые кулаки. — Ну вот что мне теперь делать, а? Пожарников, что ли, вызывать?!
Но пожарников вызывать не пришлось. Потому что Карев вдруг закричал:
— Православные люди! Каюсь перед вами! Я убил! Простите меня, грешного, и не поминайте лихом!
Потом отпустил крест, раскинул руки, как крылья, и, оттолкнувшись ногами от купола, полетел вниз…
ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЙ
Среда. 13.31 — 0.00
Вся прошедшая неделя слилась для Клавдии в один нескончаемый день — день споров, скандалов, обид, разочарований и растерянности.
До самого последнего момента Клавдия не верила, что маньяком в самом деле был Карев. Она как-то приняла сразу кленовское определение — дьячок просто эксгибиционист. Тоже своего рода сдвиг по фазе. Но не такой уж опасный. Самое страшное — начнет девочкам у школы показывать свои мужские причиндалы. Тут, конечно, тоже не сахар. Всякое крайнее проявление — гадость и гадость. Но убивать Карев не мог.
Клавдия действительно верила в это до того самого мгновения, как тело дьячка, ударившись о крышу церкви, покатилось по ней, гремя по жести, и упало на землю.
Отец Сергий, выскочивший из «скорой», опустился на колени и зарыдал.
Дальше началась какая-то суматоха и суетня, когда никто не знал, что нужно делать.
Бодров и Чепко что-то орали, но их никто не слушал. Бездыханному Кареву зачем-то нацепили наручники, а потом все никак не могли их снять, потому что потеряли ключи.
Потом «скорая» увезла тело.
А потом ночь плавно перекатилась в день и начались вызовы на ковер.
Клавдия ходила по высоким кабинетам послушно и безучастно. Она сама ничего не понимала. Не мог человек, играющий великого грешника, броситься вниз головой. Все должно было кончиться не так. Карев должен был в конце концов спуститься вниз и в соплях и слезах, бия себя кулаками в грудь — тоже показушные жесты, — признаться, что никого не убивал.
А он бросился вниз головой.
Клавдию именно потому и драили на коврах, что она всем твердила с упорством, достойным лучшего применения:
— Этого не может быть… Это не он… Он поскользнулся, наверное…
Но свидетелей было предостаточно — дьячок никак не поскользнулся, он сам прыгнул вниз.
У нее еще оставалась одна надежда — да-да, теперь страх превратился в надежду, — что через восемь дней опять будет найдена мертвая женщина.
У последней жертвы во рту был листок из Библии — на этот раз из Песни Песней Соломона. Тоже никакой логики. Если бы и другие листки имели отношение к любви, то можно было бы говорить о сексуальном маньяке.
И еще одна странность, которую все расценили как знаменательную — влагалище у женщины не было зашито.
— Ну вот, — сказал Игорь. — Правильно, машинку мы у него изъяли!
И по времени сходилось — батюшка сказал, что Карев появился у него около семи, а женщину убили около шести. Как раз добраться.
Старушки в показаниях путались — каждая клялась, что Карев провел весь день у нее. Это — не в счет.
Игорь ухитрился — вот молодец! — сопоставить совершенно упущенные Клавдией факты и выяснить, что ту самую злополучную форточку, через которую и вылез на купол Карев, сделали очень хитрым образом. Она открывалась снаружи и изнутри незаметной защелкой. Поэтому и не смогли обнаружить способ проникновения в церковь грабителей.
Дальше было уже делом техники. Оказалось, что оконные рамы делали учащиеся ПТУ.
Игорь взял пацанов через два дня. Они, конечно, ревели белугами, отнекивались, сморчки прыщавые, но Игорь их мигом привел в чувство. Несколько икон были найдены у одного из них дома.
Все эти события шли своим чередом. А Клавдия была как в сером тумане. Она ждала восьмого дня и сама ругала себя за это ожидание. Но поверить в то, что Карев маньяк, так и не могла.
