Довольно скоро разговор увял. Видно, с деревенской простушкой у красавца мулата нашлось немного общего. Сара в это время вынуждена была отвечать конюху, который ухитрился оказаться рядом с ней. То было суровое испытание, ибо парень мало о чем мог поведать, разве что о самом себе, старике папаше и лошадках, а Сара по-прежнему не понимала половины слов. Наконец и они замолкли, между тем как вокруг все болтали, звякали вилками о тарелки, жевали и вскакивали со стульев, готовые бежать на зов, если звонил колокольчик. Сара подняла руку к пылающей щеке: еда в ее тарелке оставалась нетронутой.
Птолемей заговорил тихо, голос его не выделялся в общем шуме. На нее он не смотрел.
– Как здоровье?
– Я здорова, – ответила Сара. – Спасибо… А вы?
Он кивнул и вновь обернулся к молоденькой горничной, осведомился, не она ли готовила эту превосходную говядину, и признался, что никогда прежде не доводилось ему отведать такого чудесного мяса, даже в Лондоне. Поистине, то была героическая попытка, но и новая тема, увы, также вскоре исчерпала себя. Птолемею оставалось сидеть, глядя перед собой, да перекладывать на скатерти нож и вилку.
– Я не ожидала вас здесь увидеть, – негромко проговорила Сара. – Думала, вы уже встали на ноги.
– О, ты же меня знаешь.
При этих словах она повернулась и взглянула на него. Птолемей устремил взор в пространство, на ряд обезглавленных зайцев, подвешенных за задние ноги, чтобы кровь стекала в подставленные миски.
– Не тороплюсь с принятием решений, – продолжил он. – Держу нос по ветру.
– Желаю вам счастья и всего наилучшего, мистер Бингли.
Он поперхнулся, мотнул головой. Сара подумала, что он сейчас обвинит ее в бессердечии, в том, что она – виновница крушения его надежд, его счастья, но он только молча посмотрел на нее. Глаза у него были все такими же прекрасными, черными, будто кофе, только сейчас в них стояли слезы. Он снова заговорил, тихо, почти шепотом:
– Я не хотел… Когда услышал, что ты здесь, то понадеялся, что при встрече смогу заставить тебя помучиться. Сделать тебе больно. Но…
– Мистер Бингли, мне очень жаль, я…
Он пожал плечами:
– …ты не виновата.
Сара сложила руки на коленях и не отрывала от них взгляда.
– Тот лакей, – сказал он. – Смит…
Сара сглотнула, попыталась прокашляться, но сумела только кивнуть.
– Он ведь тебе нравился. Как никто другой.
Лицо у нее горело, она не могла поднять глаз.
– Я уже перестала надеяться, – выдавила Сара.
Птолемей подтянул белые перчатки.
– Вот как?
Тихо вздохнув, Сара кивнула.
– А если бы ты узнала, где он? Будь у тебя надежда его разыскать?
– Мистер Бингли. Птолемей. Пожалуйста…
– Это ведь важно для тебя, важнее, чем… – Он взмахнул рукой, точно очерчивая ее службу, кухню вместе со слугами, дом с окрестностями. – Важнее всего…
– Я думаю, – еле слышно произнесла Сара, потом собралась, голос ее окреп, – думаю, что он умер. Но не знаю наверное.
– А если бы я сказал, что знаю?
Она порывисто подняла голову. Шум, болтовня, слуги, кухня, Пемберли – всё закружилось, смолкло и куда-то исчезло. Остались только устремленные на нее темные глаза.
– Скажите.
– Он жив.
– Вы его видели?
– По крайней мере, был жив несколько дней назад.
– Где?..
Птолемей сжал зубы, задержал на ней взгляд и надолго отвернулся. И снова заговорил, водя рукой по скатерти, сметая с нее крошки и снова их рассыпая:
– Мы пересекали пески, возвращаясь из Алверстона. Всего несколько дней назад, под конец нашей поездки по Озерному краю. И тут гляжу – он, лакей из Лонгборна, Смит. Тоже через пески, только в обратную сторону, на север… Он был с дорожными инженерами, они ехали целым отрядом – снаряжение, подводы с грузом. Видел его всего мгновение, пока мы не разминулись, но тут же его узнал, и он узнал меня. Всего миг, а потом мы разъехались – вот и все.
Сара прижала ко рту ладонь.
– Ну вот, – закончил Птолемей. – Я подумал, ты должна это знать.
Она коснулась его рукава:
– Вы твердо, совершенно уверены, что это был он?
Птолемей посмотрел на ее пальцы, теребящие белоснежный хлопок.
– Конечно. Я же был с ним знаком. Да, уверен. – И он поднял руку, так что ее рука упала.
Он отвернулся, откашлялся и вновь обратился к соседке справа, а на Сару больше не взглянул и не сказал ей ни слова.
Благовещение. День, когда нанимают и увольняют, день начал и завершений. День, в саму ткань которого, в каждый его тягостный час вплетены перемены. День, когда платят по счетам, вспоминают, что было куплено, что продано и за какую цену. В этот день каждому надлежит оценить, стоит ли все это тех денег, что были уплачены.
Письменный стол миссис Дарси был переставлен от окна на середину ее маленькой гостиной. Красавица хозяйка выглядела взволнованной и усталой. Перед ней на столе лежала раскрытая конторская книга. Миссис Рейнольдс стояла в стороне на почтительном расстоянии на случай, если потребуется ее помощь, – ведь это дебют молодой хозяйки.
Все расчеты за прошедший квартал миссис Рейнольдс держала в своих твердых руках. Миссис Дарси, без сомнения, обладала не менее четким почерком, но эта работа стоила ей большого труда, при подсчете сумм она подпирала щеку изнутри языком и улыбалась каждому, кто ставил свою подпись, а потом награждала мелкими монетами. Элизабет старалась изо всех сил, Сара это понимала. Миссис Дарси делала то, что от нее требовалось.
Весомая награда за труды легла Саре на ладонь, девушка сделала реверанс.
Элизабет одарила Сару ласковой улыбкой, поблескивая кольцами на пальцах, покуда Сара делала отметку в графе «Выплачено». Вот перо пошло вниз, выводя последний штрих, и тогда Сара заговорила:
– Мадам, позвольте мне…
С лица миссис Дарси не сходила спокойная улыбка.
– Слушаю, Сара.
– Мадам… я надеюсь, это не причинит вам больших неудобств, но я бы хотела на этом закончить.
– Закончить?
– Уволиться со службы.
– Но… – Улыбка застыла на лице миссис Дарси. – Почему?!
– Что-то не так, мадам? – Бдительная миссис Рейнольдс подошла поближе.
Миссис Дарси всплеснула руками:
– Она хочет уволиться!
Миссис Рейнольдс повернулась к Саре:
– К вам здесь плохо относились? Разве вам не выказывали всяческого расположения?
– Да, – ответила Сара. – Да, конечно, вы были очень добры ко мне, я так благодарна.
