На свет явился счет за обед. Штрафной талон. Мой телефон. Содержимое моего бумажника.
Увидев ватиканский паспорт, жандарм очень заинтересовался. Когда узрел имя, вернул паспорт со словами:
– Я вас помню.
Я тоже его помнил. Он прибыл в Кастель-Гандольфо в ночь убийства Уго.
– Святой отец, какого черта вы забыли в «Казе»?
Бранное слово было знаком того, что я утратил его уважение и больше недостоин обращения, полагающегося священнику.
– Мне нужно позвонить, – сказал я.
Сам я тем временем внимательно смотрел на штрафной талон, стараясь запомнить указанный на нем номер машины.
Жандарм подумал и покачал головой:
– Я должен поговорить с капитаном.
К черту капитана.
– Мой дядя – кардинал Чиферри, – сказал я. – Дайте мне телефон.
Он вздрогнул, услышав фамилию дяди Лучо. Но у меня была другая фамилия, и жандарм с уверенностью заключил, что вправе мне не поверить.
– Оставайтесь здесь, святой отец, – сказал он. – Я вернусь.
Капитан все ему разъяснил. Через двадцать минут за мной приехал дон Диего. Я ожидал, что он будет в ярости. Он и был в ярости. Но не на меня.
– Вам повезло, что вы не потеряли работу! – сказал он жандарму. – Больше не смейте унижать членов этой семьи!
И пожалуй, это кое-что говорило о нашей стране: полицейский, зная, что прав, тем не менее выглядел испуганным.
Солнце стояло низко над горизонтом, когда мы шли по тропинке к дворцу Лучо. Диего не проронил ни слова. Его молчание показывало, что я впутался в такую неприятность, разговор о которой – за пределами его компетенции. Но я думал о другом. Перед глазами стоял только кардинал Бойя, глядящий на меня из-за портьер.
У дверей дворца я сказал:
– Спасибо, Диего. Но я не пойду внутрь.
– То есть?
– Мне нужно быть в другом месте.
Пять минут восьмого. У меня встреча с Майклом Блэком.
– Но ваш дядя…
– Я знаю.
– Он совершенно однозначно распорядился.
– Извинюсь перед ним в другой раз.
Уходя, я спиной чувствовал взгляд Диего.
На северный фасад собора Святого Петра никогда не светит солнце. Как мох на стволах деревьев, в жаркие дни здесь появляются священники, чтобы украдкой выкурить сигарету в густой прохладной тени. Каменные стены здесь – сорока футов в толщину и поднимаются выше, чем утесы Дувра. Сам ад не смог бы их нагреть.
В этот час все другие двери уже заперты. Санпьетрини в темноте проверяют базилику, каждую лестницу, каждый потайной уголок. Но из-под этой служебной двери светила полоска бледного света. Должно быть, Майкл знаком с кем-то из смотрителей, и ему сделали одолжение.
Я проскользнул внутрь и прошел через прохладный воздух, чувствуя себя песчинкой на дне океана. Туристы приходят сюда днем взглянуть на мраморный пол и уходящий в заоблачные выси балдахин, но в этой церкви множество потайных мест, о которых знают даже не все священники. Есть скрытые от постороннего взгляда лестницы, которые ведут в часовни, устроенные непосредственно в колоннах, – там духовенство готовится к службе и отдыхает, подальше от взглядов мирян. Есть комнаты для переодевания – сакристии, – где министранты помогают священникам облачиться к мессе. Наверху, за прожекторами, приткнулись балкончики, которые даже санпьетрини могли почистить, только вися на веревках, пропущенных через металлические крюки в стенах. И, как артерии, все соединяла сеть проходов в стенах. Между внутренней и внешней кожей базилики тянулись туннели, по которым человек мог, оставаясь невидимым, обойти всю церковь. По этой причине ни один священник не рассчитывал здесь на уединение. И поэтому ни один священник не приходил сюда из соображений конфиденциальности.
Майкл знал это. Должно быть, именно на это он и уповал. Здесь – последнее место, куда кто-то заглянет в поисках двух священников, встречающихся тайком.
Я вышел из прохода под гробницей прошлого папы в помещение базилики. Вокруг меня парила невесомая, мерцающая темнота. Из-за угла раздался звук – металлический щелчок, словно кто-то повернул ключ в замке.
– Алекс? – услышал я голос Майкла. – Это вы?
Я пошел на звук в северный трансепт. Микеланджело, проектируя собор, планировал его в виде греческого креста, с одинаковой длиной всех концов. Но потом добавили неф, превратив греческий крест в латинский, длинная сторона которого обращалась на восток. Там, где я стоял, находилась правая перекладина этого креста – единственная часть зала, отгороженная от туристов. Большинству восточных католиков это место незнакомо. Вдоль стен стояли конфессионалы, куда приходят исповедоваться паломники. Конфессионалы напоминают тройные шкафы: в середине – место священника, а по бокам – два открытых отделения. Но восточные католики исповедуются без кабинок. Лишь потому, что я много лет провел в этой базилике, я узнал звук, с которым отпирается тяжелая деревянная дверь кабины для священника.
– Майкл, я здесь, – шепотом отозвался я.
Дверь открылась.
Впервые за много лет я воочию увидел живого Майкла Блэка.
Он пропал шестнадцать лет назад. Сразу после вердикта радиоуглеродной датировки – мой отец вернулся в номер туринской гостиницы, который они вместе снимали, и обнаружил, что Майкл исчез. Его не было в обратном поезде на Рим, он не появился в понедельник в канцелярии. Отец пытался отыскать его, но вскоре и сам начал исчезать, погружаясь в депрессию, которая стала его могилой. Поиски сошли на нет. Майкла мы больше не видели.
Лишь позднее я узнал, что произошло. По дороге из Турина один православный журналист подошел к Майклу и обвинил его в том, что тот обманом заманил наивных православных священников на унизительное католическое действо. Майкл выхватил у репортера магнитофон и избил его этим магнитофоном так, что незадачливый газетчик попал в больницу. Наказания Майкл избежал лишь потому, что туринская полиция не расположена была преследовать католического священника за стремление защитить реликвию их города. Поэтому всё решили полюбовно, и Майкла отправили на лечение. В те дни все прекрасно понимали: несколько месяцев в горах ни от чего серьезного не излечат. А может, и не считали, что он серьезно болен. И тем не менее.
Он всегда был несдержан. Резок на язык. Но и итальянцы понимали, что он – американец, ковбой. Настоящие неприятности начались, как раз когда он вернулся с гор. Тогда его заметил секретариат.
На земле есть места, где церковь вынуждена бороться за жизнь. Где священников сажают в тюрьмы. Похищают. Даже убивают на улице. Для таких мест секретариат набирает священнослужителей определенного типа. Американский архиепископ, который до дяди Лучо сидел в Губернаторском дворце, был ростом с Симона и почти в два раза плотнее. Во время папского визита в Манилу, когда на его святейшество попытался наброситься человек со штыком, американец схватил нападавшего и отшвырнул подальше. Майкл был вполовину меньше того архиепископа, но кое-кто счел, что он обладает нужными задатками.
