Патрик кивнул, уже направившись в кухню, но Крамер движением руки остановил его.
— Не пойдет, — сказал он задумчиво, словно всерьез взвешивал сказанное Патриком; он устал, усталость сочится из его бесформенного пальто, он усталый палач и альбинос, он так же устал, как и я. — Вы можете убираться, — услышала она его слова, — но без нее. Вас я не боюсь, О’Мэлли. А вот она, она не даст мне скрыться. Я знаю этот тип.
Она увидела его потный лоб, он потеет, оказывается, не только во время еды, но здесь действительно адская жара, к тому же мы оба в пальто, Крамер и я, потому что сейчас нам придется уйти вдвоем.
— Вы хотите меня только убить, — сказал Крамер Патрику, — но этого хотели уже многие, и были среди них такие, что я подумывал, уж не сделают ли они этого на самом деле. — Он поднял палец и показал на Франциску, продолжая смотреть на Патрика. — Но вот она, — сказал Крамер, — она вовсе не собирается меня убивать. Она хочет со мной покончить. — На его лице появилось подобие ухмылки. — Она хочет, чтобы я, как какой-то маленький убийца, оказался перед судом, она хочет публичного доказательства, что я всего-навсего заурядный убийца, какой-то уголовник, потому что только тогда меня можно вытравить из памяти людей, если доказать, что я уголовник, просто уголовник, больной, которому можно вынести приговор или отправить на принудительное лечение. Вот чего она хочет. Я в ней не ошибаюсь.
— Возможно, вы и правы, — сказал Патрик. — Но и она сдалась. Я гарантирую это.
Он вышел, и Франциска услышала, как он на кухне открывает дверцу холодильника, как звенят вынимаемые им стаканы. Она подняла глаза и посмотрела на Крамера, их взгляды сомкнулись, два решительных усталых человека, которые как бы мерялись силами, потом утихли и поняли, кто они есть: смертельные враги, которые встретились, смертельные враги, которые договорились, ледяные от ненависти в адски жаркой каюте дьявольского ангела; это был усталый заговор смертельных врагов.
Патрик вернулся, держа в руке бутылку с пивом и стакан, из кармана он вытащил маленькую открывалку и снял крышечку с бутылки, из которой вырвалось легкое облачко. Франциска увидела жадность на лице Крамера, потоки пота на его лбу, интересно, будет ли он потом снова чихать, проявится ли его желудочный насморк?
— «It tastes so clean, it tastes so cool, O’Malleys beer from Liverpool» — сказал Патрик. Он замолчал, наполняя стакан. — Стихи — мои, Крамер, они здорово увеличили продажу отцовского пива.
Он протянул стакан Крамеру. Но Крамер не торопился. Он посмотрел на Патрика и спросил:
— Ведь я не тривиальный убийца, О’Мэлли, верно? — почти прошептал он.
— Нет, — ответил Патрик. — Вы воплощение зла.
Франциска с отвращением смотрела на узор, образовавшийся на запотевшем стекле; Крамер поднес стакан к губам и стал пить. Тут ее отвлекло странное поведение Патрика; она увидела, как он, порывшись в правом кармане брюк, вытащил оттуда что-то, это была золотая пуговица, он положил ее на стол, и теперь пуговица лежала на столе, напоминая глаз, злой золотой глаз; в этот момент стул, на котором сидел Крамер, упал, белая картонная маска соскользнула вниз, оказавшись почти на уровне стола; маленькие красноватые глаза выпучились, взгляд полный муки, скользнул по столу из тикового дерева; большой, красный, вделанный в маску рот открылся, пытаясь выдавить обратно выпитое, но выпуская лишь пузырьки пивной пены, вокруг раскрытых губ образовался пенный венок, потом он опустился куда-то за край стола, белая маска исчезла, а стакан медленно покатился по полу каюты.
Франциска встала, не стремительно, а почти осторожно, отошла от стола, увидела Крамера лежащим на полу — он лежал на животе, лицом упершись в пол, возле опрокинутого стула — и потом наконец затихла.
— Джованна сначала не хотела мне ее возвращать, — услышала она голос Патрика. Франциска посмотрела на него; он взял пуговицу и снова положил ее в карман брюк. Он спокойно сидел на стуле.
— Стрихнин, — объяснил он. Выражение его лица при этом не изменилось. — Иными словами: доза крысиного яда. Эту штуку можно купить везде. Я приготовил и бутылку виски. Но сам с собой заключил пари, что все получится именно с пивом. Я слишком часто видел, как Крамер требует пива.
Он говорил так, словно осуществлял деловую демонстрацию на фоне холодного торжества; его лицо оставалось неподвижным, только по голосу было заметно, что он наслаждается своей холодностью.
— Он мертв? — спросила Франциска. — Действительно мертв?
— На все сто процентов, — ответил Патрик. — Мир его праху. Или вернее: утопленнику. Когда мы окажемся в Адриатике, я положу ему в карманы пару хороших камней и выброшу за борт. Его никогда не найдут, и никто о нем и не вспомнит.
Он молча встал со стула. Тело Крамера мешало ему подойти к ней совсем близко.
— Ну? — спросил он, не скрывая торжества. — Это было совершенное убийство? Я упустил момент? Я не хотел делать «ничего в этом плане»? Я неудачник? — Когда он произносил последние слова, в его голосе звучала ненависть, если Франциска не ошибалась.
Она взяла свою сумочку со скамьи, на которой та лежала.
— Если бы я только знала, — сказала она, — зачем я вам понадобилась! Я все еще этого не понимаю. Я просто не в состоянии найти объяснение.
— Я хотел иметь свидетельницу, — ответил он. — Я ведь вам уже сказал.
— Но это не вся правда, — сказала Франциска.
— Верно, — сказал Патрик. — Это не вся правда, правда состоит в том, что когда я вас увидел, когда пошел за вами, когда подслушал ваш разговор с портье в «Павоне», у меня было видение. Позднее я узнал, что вы немка, выяснил, в каком положении вы находитесь. Я познакомился с вами и сразу понял, что именно вы доставите мне Крамера, доставите сюда, в мою каюту. Вы восхитительная женщина, Франциска, такая серьезная, такая последовательная, я знал, что вам удастся то, что никак не удавалось мне: быть принятой всерьез Крамером. Я для него был всего лишь надоедливым насекомым, которое он почти не замечал, но, увидев вас, сразу смекнул, что дело принимает серьезный оборот. И я знал, что он будет преследовать вас, преследовать до конца света или до моей каюты. Мой расчет оказался верным. Вы были для меня приманкой, Франциска, прекрасной подсадной уткой.
Содрогаясь, она прижала к себе свою сумочку.
— Значит, виновата в этом я? — спросила Франциска.
Она посмотрела на лежащего на полу Крамера, на укрывшее его бесформенное пальто неопределенного цвета; видны были только его белые волосы на затылке.
— Косвенно, — сказал Патрик, — только косвенно. Это дело — на моем счету. Я несу за это ответственность, и больше никто. — Он посмотрел на нее и вдруг сказал испуганно: — Вы ведь не собираетесь уйти?
Не будет никакого путешествия по морю, никакой зимы на Сицилии, никакого пребывания на Ривьере, никакой позолоченной маленьким дьяволом беременности, проведенной на Ривьере, никакой симпатичной пожизненной ренты за первоклассные услуги подсадной утки, никакой ренты, оплаченной ливерпульскими акциями за соучастие в убийстве.
