Книга День учителя - Александр Изотчин

— Если получится, когда тебя зачислят на учебу, подадим в отдел аспирантуры, там у меня знакомые. Получишь стипендию за три месяца.

— Почему?

— Потому, что получишь. Ты не спрашивай, принеси справку, а дальше уж я сама схожу куда надо…

Кстати, идея с учебным отпуском также принадлежала ей. Теперь общение с Завьяловой стало казаться Мирошкину очень полезным. А еще после вступительных экзаменов в аспирантуру она поила его чаем у себя на кафедре и ни на что, казалось, уже не претендовала, хотя никогда не упускала возможности проходя мимо коснуться мирошкинского плеча или во время чаепития как бы невзначай положить руку на его колено. «Хорошо иметь такого советчика, — подумал Андрей о Завьяловой, когда прочел в глазах подписывавшего ему требуемую справку Гордона восхищение наглостью молодого коллеги. — Даже этого жука поразил». То, что Гордон — жук, Мирошкину открыла тоже Завьялова: «Да он взяточник! Об этом у нас на кафедре говорили. Пару лет назад взял с одного родителя два миллиона за то, чтобы его дочурку из школы не выгнали. У той сорвало крышу… В общем — «бойз, бойз, бойз». Она целую четверть прогуляла, вот и пришлось ее папе раскошелиться. Правда, говорят, если Гордону попадется действительно талантливый ребенок, то его в школе и холят, и лелеют, и причем совершенно бесплатно. Он считает, что платить должны богатые дураки». Ну, что ж, эта позиция даже вызвала тогда у Мирошкина невольное уважение. Два миллиона за такой пустяк! Еще два года назад! Сейчас это, в общем, не так чтобы и очень много.

Свой миллион Андрей почти потратил за одну неделю — купил новый свитер, осенние ботинки на тяжелой подошве и еще одну пару левайсовских джинсов — надо же приодеться к началу карьеры учителя. Осталась какая-то мелочь — хорошо, родители подарили Андрею пару сотен тысяч в честь зачисления в аспирантуру. Никакого послабления Мирошкины-старшие после окончания их сыном университета в итоге не ощутили. Они знали, что зарплата учителя низкая, стипендия аспиранта тем более, а жить Андрей будет в Москве, — в общем, все осталось по-прежнему: они оплачивали комнату в квартире Игнатовой и изредка подкидывали сыну денег на питание. Впрочем, финансовое положение родителей к тому времени стабилизировалось. С сахаром, правда, было покончено — теперь Иван Николаевич занялся издательским бизнесом, они с компаньонами открыли типографию, нашли парня, который мог делать макеты… Слегка помучившись по поводу своего «паразитарного существования», Андрей Иванович, так теперь звали вчерашнего студента его ученики в школе, успокоился, решив, что он обязательно найдет дополнительные источники дохода и наконец слезет с родительской шеи. Учительствовать он тогда планировал максимум год.

Стремление зарабатывать стимулировалось еще и желанием вернуть Костюк. Она не выходила у него из головы. Проезжая в метро, Мирошкин высматривал Настю среди пассажиров, мечтал случайно встретить на улице, один раз даже приезжал к ее дому и допоздна сидел у подъезда. А еще пару раз она ему снилась, и это только были те два раза, когда он смог запомнить сны, и потом под впечатлением увиденного грезил о ней уже наяву, перебирая в памяти подробности приснившегося еще несколько дней. Думал он о Костюк, казалось, беспрестанно: «Где же она? Что с ней? Не передумала ли? Почему она меня бросила? Потому что я беден и бесперспективен? Потому что у меня были бабы до нее и я ей рассказал про Лаврову? Ох, какой дурак! Или потому, что она до сих пор любит другого, того, который обращался с ней по-свински? Ах да, она же сама сказала. Ну, почему по-свински? Просто не замечал ее, и все! Еще один дурак! Нет, не бывает такой любви. Не может она его так долго любить! Возможно, я ей просто надоел! А вдруг она передумала и теперь боится позвонить? Стесняется. Вчера по телевизору показали «Утомленные солнцем», а мы его смотрели в кинотеатре вместе. Может быть, она вспомнила обо мне? Позвонит ли? Каждый борется за свое счастье, и если человек по-настоящему этого желает, он обязательно позвонит. Тем более что она сама виновата. А может быть, она этого не делает из гордости? Но почему тогда я еще больше должен унижаться и звонить ей сам? Господи, как же было бы хорошо, если бы она позвонила! А может быть, она ищет повод? Мой день рождения? Она знает, когда он. Но до него еще так долго. А так ли она мне нужна? Нет, нужна, нужна! Она — лучшая! Как жаль, что она сегодня не со мной! Как жаль! Почти как у «Браво»? «Как жаль, что ты сегодня не со мной». Как жаль! Как жаль! Как жаль! Как я был счастлив с ней! Как плохо без нее!»

Решив повысить свое благосостояние, Андрей надумал заняться репетиторством, съездил в Заболотск и на родительской «Ятрани» набил объявления: «Квалифицированная подготовка к вступительным экзаменам в высшие учебные заведения по предметам: «история» и «основы современной (мировой) цивилизации». Обращаться по телефону…» Вернувшись в Москву, отправился расклеивать, но полил дождь, и пришлось возвратиться на Волгоградку. Только через несколько дней Мирошкину удалось облепить своими обращениями заборы и остановки общественного транспорта близ метро «Кропоткинская», «Парк культуры», «Фрунзенская», «Университет», «Проспект Вернадского» и «Юго-Западная». Выбор станций метро объяснялся двумя факторами — через них Мирошкин возвращался из педуна, где ему теперь приходилось слушать лекции по философии, и, самое главное, он слышал, что районы близ них относятся к категории престижных. В мечтах Андрей рисовал, как он носится по Москве от ученика к ученику, собирая с них по двадцать долларов за занятие — как англичанка. Он даже задумался над тем, где ему при таком напряженном ритме жизни стоит обедать, ведь заезжать на Волгоградку будет не всегда удобно. Макдоналдс представлялся наиболее подходящим местом для быстрого принятия пищи, и не только потому, что эти закусочные были единственным подобием ресторана, с которым Мирошкин познакомился за годы студенчества. Нет, главным было то, что жующими гамбургеры и потягивающими на ходу из больших стаканов газированные напитки ему виделись все занятые и деловые люди. Так по крайней мере было в американских фильмах.

Не желая предаваться пассивному ожиданию, он принялся читать газеты с предложениями работы и даже съездил в гостиницу «Космос» на собеседование в некое турагентство, проводившее отбор персонала. Его устроила бы предложенная зарплата в сто пятьдесят долларов, но работать предлагалось ежедневно с часу до девяти. «А как же писать? — думал Мирошкин. — Когда собирать материал? Да что же, я из-за сотни баксов науку задвину?! Я же аспирант! Учитель!» В конце концов за место в турагентстве еще предлагалось побороться и результат борьбы был весьма и весьма призрачным. Так что от ее продолжения Андрей Иванович отказался достаточно спокойно. Он ждал реакции на свои объявления, но звонок был всего один — узнав, что Мирошкин собирается готовить абитуриентов в педагогический университет и намеревается брать за свои услуги пятнадцать долларов (желая привлечь клиента, Андрей сразу назвал меньшую сумму), звонивший мужчина вежливо обещал подумать и распрощался, чтобы больше не позвонить никогда. А проехав через неделю по местам расклейки объявлений, Андрей не обнаружил ни одного — все они уже были сорваны дворниками…

Выпал и растаял первый снег, с дачи вернулась Игнатова, и Мирошкин вдруг остро ощутил, что «сезон» прошел, а он, в общем, остался ни с чем. Вроде бы ничего ужасного — к этому времени он обычно даже планировал оставаться «ни с чем». Но тут речь шла о другом, о том, что пропало лето. «Все время убил на ожидание, — думал Андрей, — даже не потрахался толком». Он начал опять знакомиться с девушками в метро, но все было не то и не так, да и, в общем-то, смысла в этом не было — куда их теперь приводить? Что-то изменилось и в нем самом, подходя к очередной незнакомке, он не искрил остроумием и не стремился поразить интеллектом при поддержке неплохо развитых бицепсов, которыми молодой человек раньше неизменно играл под свитером. Андрей не чувствовал куража, а это уж было совсем плохо. Девушке казалось, что, подступая к ней, он делает над собой усилие, оказывает ей одолжение, что ли. И если разобраться, это было действительно так — Мирошкиным владела скука, он не искал любви. В голове у него по-прежнему царила Костюк. Все встречавшиеся девицы рассматривались им в качестве претенденток на роль некого сексуального тренажера — не более. При этом полового голода у него тоже отчего-то не было. При той душевной вялости, которая им владела, Мирошкина вполне удовлетворял онанизм, где героиней его грез неизменно выступала нагая и осыпанная золотом волос генеральская дочка. А новая девушка ему была теперь нужна скорее для «галочки», для успокоения по поводу того, что лето не пропало. И потому после общения с ним у девиц оставалось чувство недоумения. Пару раз его «отшили», и Андрей лениво решил, что теперь он будет знакомиться только с теми, которые первыми дадут ему повод. В условиях подступавшего безденежья такие «активистки» казались ему «выгоднее». То, что таким образом он «сокращает количество» и «ухудшает ассортимент», не смущало — ведь в глубине души Мирошкину вообще ничего не хотелось. «Знакомство наверняка произойдет тогда, — думал теперь Андрей, — когда ты этого не ждешь. Ты сам поймешь, что эта женщина предназначена для тебя. Она даст тебе это понять. Так было всегда».