— Да что б ты сдох! — ужасаясь сама себе, выкрикнула Гиневра.
Разговор опять на некоторое время прервался. Гиневра скомкала шитье, и я не удивился бы, швырни она в мужа и отправь вслед ткани и ниткам всю корзинку.
— Вот скажи ты мне, — неожиданно ласково произнесла она.
— Что сказать?
— Ты меня любишь?
Маклеод кивнул:
— Да, Беверли, я люблю тебя.
Губы Гиневры презрительно изогнулись:
— Ничего подобного, я просто оказалась твоей последней надеждой на спасение.
Маклеод побелел как полотно.
— Это неправда, — пробормотал он.
— Я твоя чертова надежда на спасение, — повторила она, — а тебе и этого не нужно. Стоишь на палубе тонущего корабля и преспокойно ждешь, когда он пойдет ко дну.
— Ты так думаешь? — спросил Маклеод, привставая с кресла. — Ну не знаю… Впрочем, возможно. Может быть, я веду себя именно так, — негромко произнес он.
Успокоить Гиневру уже ничто не могло. Никакие признания и комплименты не могли польстить ее самолюбию. Ощущение было такое, что она готова выгнать Маклеода из комнаты, и выгнать надолго — чтобы никогда его больше не видеть.
— Это вполне в твоем духе — прийти и начать вынюхивать, что к чему, когда на самом деле все уже решено. Почему ты не пытался разобраться в том, что происходит, раньше? Почему делал вид, что все в порядке? — Лицо Гиневры было искажено гневом. — Спроси лучше своего приятеля, что он тут видел? Спроси-спроси, ему есть что тебе рассказать.
— Я и слышать не хочу о каких-то там твоих любовниках. Все это просто смешно.
— Нет уж, пусть он поделится тем, что ему стало известно о моих отношениях с Лероем. Что, не нравится? Вот только он ничего тебе не скажет. И знаешь почему? Да потому что он и сам парень не промах. Он, между прочим, и сам падок на сладкое. Все вы, мужики, одинаковые. Все хотят только пользоваться мной и ничего не давать взамен. — Гиневра почти рыдала. — Шли бы вы оба отсюда.
Маклеод встал.
— О чем она говорит?
— Я думаю, сейчас нам лучше не вдаваться в подробности, — ответил я.
— Пошел вон отсюда! — закричала на мужа Гиневра.
Маклеод закурил и тяжело вздохнул. Я был готов поклясться, что лицо его посветлело, и ему, похоже, действительно стало лучше.
— Пожалуй, я действительно пойду прогуляюсь, — с облегчением сказал он.
— Давай-давай, проваливай.
За Маклеодом захлопнулась дверь, и Гиневра вновь рухнула в кресло, по ходу дела прикрикнув и на меня:
— Шел бы ты тоже отсюда!
— Хорошо, ухожу.
— Тебе просто нравится мучить меня. Тебе и ему тоже. Общаясь с вами, я чувствую себя полным ничтожеством. Да я… Я… — Образное мышление явно подвело ее на этот раз. — Как будто я — двухцентовая монета.
— Вам интересно, что с ним происходит? — спросил я ее.
Вопрос оказался для Гиневры явно не самым приятным. Она словно хотела прокричать, что ничего с ним не происходит и происходить не может. Вслух же она сказала:
— Ему, между прочим, абсолютно неинтересно, что творится со мной. Вот он, например, только что сказал, что любит меня. А как он себя при этом ведет? Разве так поступают влюбленные мужчины? Он сказал, что я ему нравлюсь? Сказал, что я красивая? Ты же был здесь и все слышал. Он хоть один комплимент мне сделал? — Гиневра почти плакала. — Вот так он меня всегда любил. Его любовь заключается в том, что он сплошь и рядом указывает мне на мои ошибки и недостатки. Даже не знаю, с чего это вдруг я когда-то решила, что он вежливый и обходительный мужчина. — Обхватив голову руками, она запричитала: — Господи, да что же это происходит? Во что меня втянули? Что с нами теперь будет? Господи, как же я устала!
Монина барабанила по полу обеими руками. В припадке неконтролируемого отчаяния она начала даже не плакать, а выть.
— А ну заткнись! — закричала на нее Гиневра.
— Монина не любит тебя, Монина тебя ненавидит, ненавидит, — сквозь слезы бормотала девочка.
Гиневра продолжала кричать, но при этом в ее голосе послышались какие-то просительные интонации.
— Ну хорошо, хорошо, пусть он будет хорошим, — повторяла она, — хороший он, хороший!
— Монина его тоже ненавидит. — После этой фразы девочка снова заплакала.
— Ах ты так! — завопила Гиневра. — А ну-ка заткнись, кому сказала! Я ведь сейчас ремень возьму!
Мне казалось, что она была готова рухнуть на пол рядом с ребенком и точно так же забиться в истерике.
— О господи, да заткнешься ты, Монина, или нет?
Монина притихла, но при этом продолжала бить по полу обоими кулачками.
Глава двадцать седьмаяВот такую картину застала в гостиной Гиневры неожиданно вошедшая в комнату Пенни: я стоял в углу, и меня почти полностью скрывала от беглого взгляда тень от большого кресла. На полу в центре комнаты, все так же освещенная безразличным солнечным светом, пробивавшимся через полуподвальные окна, хныкала Монина. Ее плач к этому времени больше напоминал какое-то бесконечное унылое заклинание. Над дочерью нависла Гиневра, не знающая, как успокоить вконец изрыдавшегося ребенка.
Неудивительно, что Пенни сразу меня не заметила. Другое дело, что не заметить плачущую Монину было нельзя, но это не отвлекло Пенни. Она спокойно прошла через комнату, обняла Гиневру и поцеловала ее в губы. На мгновение Гиневра вздрогнула и даже чуть отшатнулась — словно очнувшись неожиданно после долгого кошмарного сна и увидев рядом с собой незнакомца. Но в следующее мгновение она пришла в себя, узнала силуэт, нарисовавшийся словно из ниоткуда, — и заключила Пенни в объятия. Они встретились, как влюбленные, назначившие себе свидание где-то в темном уединенном месте. Нетерпение и предвкушение встречи зажигало их. Сердца бились учащенно, а страх быть увиденными мгновенно улетучивался при первом же прикосновении друг к другу.
— Я думала, он уже никогда не уйдет, — прошептала Пенни, — это было ужасно. А потом мы столкнулись на улице. Знаешь, он так улыбнулся, что я поняла: он все знает.
Чтобы привлечь внимание к собственной персоне, я решил прокашляться. Почему-то эта элементарная задача оказалась мне не по силам: вместо вежливого, но настойчивого кашля из моего горла вырвалось какое-то неестественное сипение. Обе женщины посмотрели на меня, не разжимая объятий. Пенни напряглась, и ее взгляд наконец сфокусировался на мне.
— Черт! — вырвалось у нее. — Ну какого черта тебе здесь нужно?
Гиневра подтянула халат так, чтобы он прикрыл бретельки бюстгальтера, и, выполнив задачу-минимум, уставилась на меня с глупейшим выражением на лице. При этом она начала хихикать.
— Ой, я и забыла, что ты должна была зайти, — зачем-то объяснила она Пенни, явно стесняясь и не понимая, как с достоинством выйти из этой постыдной, с ее точки зрения, ситуации. — О господи, — вздохнула она, и вдруг я понял, что ей с трудом удается скрыть удовольствие от происходящего. С учетом того, что случилось в гостиной за последние пару часов, появление Ленни стало для нее как нельзя более своевременным отвлекающим моментом. Через несколько секунд Гиневра, немного придя в себя, и вовсе вздохнула с облегчением.
