Книга Спокойной ночи, крошка - Дороти Кумсон

Мама и папа заходят первыми. Держась за руки, они открывают дверь и входят в палату. Я впервые в жизни вижу, как они держатся за руки. Я знаю, что мои родители любят друг друга, но сейчас они первый раз открыто демонстрируют эту любовь. Они все время бранятся. Злятся друг на друга, ругаются на людях. Так у них заведено. Собственно, удивительно, что они ни разу не поскандалили за последние десять дней. Самый долгий срок без скандалов на моей памяти. Они редко проявляют любовь.

Через какое-то время они выходят. За руки уже не держатся: голова мамы на плече у папы, папа обнимает ее. Они поддерживают друг друга. Не глядя ни на кого, они выходят в коридор и сворачивают за угол, словно исчезая, переходя в иной пласт реальности прямо у нас на глазах.

Корди следующая.

Она берет с собой «свою свиту», как она их частенько называет, — Джека, Риа и Рэндела. Протянув руку к дверной ручке, Корди оглядывается на меня. У нее красные от слез глаза, лицо искажено горем. Я знаю, о чем она сейчас думает. На ее месте, будь я матерью здоровых детей, я думала бы то же самое: «Мне жаль, что такое происходит с тобой, но я счастлива, что мои дети здоровы, и я ненавижу себя за то, что радуюсь этому». Я не хочу, чтобы моя сестра винила себя за такие мысли, для нее это все и так ужасно. Я улыбаюсь ей, показывая, что знаю: это не ее вина. Я никогда не буду сердиться на нее за то, что у нее есть все, что было когда-то у меня. В ответ Корди прижимает пальцы к губам и посылает мне воздушный поцелуй. Она ведет себя так, потому что моя сестренка никогда не сдерживает эмоции. Она всегда выражает свои чувства.

Я улыбаюсь ей еще шире. Корди открывает дверь и входит в палату.

Потом они выходят, у Корди и Джека на руках по ребенку. Двойняшки прячут лица, уткнувшись носами в ямку между плечом и шеей того, кто несет их, и плачут. У их родителей красные от слез глаза. Они ни на кого не смотрят, выходя в коридор. Джек и Корди сворачивают за угол и исчезают, как мама и папа.

Эми следующая.

Труди, оцепенев от ужаса, стоит на месте. Она вжалась в стену, страх написан на ее немного мальчишеском лице. Труди знала Лео с тех пор, как ему было пять лет. Ей никогда не нравились дети, Лео почувствовал это и приложил немало усилий, чтобы подружиться с ней. Они хорошо поладили, ведь их объединял серьезный подход к жизни.

Эми, глядя куда-то в сторону, протягивает Труди руку, но тут понимает, что идет к палате одна. Она оглядывается. Труди отчаянно трясет головой. Эми улыбается ей, нежно и чутко, как всегда, и поднимает руку, так что звенят ее многочисленные браслеты. Успокоившись, Труди выходит вперед, словно строптивая лошадка, которой шепнули волшебное словечко на ухо. Она берет Эми за руку, и они входят в палату.

Они все еще держатся за руки, выходя оттуда. В глазах Эми — ни слезинки, но я достаточно хорошо знаю ее и понимаю, что сейчас она держится так лишь потому, что не хочет устраивать при мне истерику.

Они с Труди уходят в то пространство уже-попрощавшихся, где теперь все остальные.

Мэл и тетя Мер направляются к двери, в то же мгновение Кейт встает со стула. Я удерживаю его. Кейту хочется, чтобы тягостное ожидание завершилось, чтобы можно было войти в палату и сказать то, что должно быть сказано, но ему придется еще немного подождать. Он отец Лео, и правильно, что голос Кейта будет предпоследним из тех, что услышит в своей жизни мой малыш.

Мэл собирается с духом. Он сейчас чем-то похож на человека, который должен спрыгнуть с самолета без парашюта. Мэл глубоко вздыхает, смотрит на дверь и приобнимает тетю Мер за плечи, входя в палату. Я почему-то вспоминаю, что в детстве иногда называла тетю Мер «моя веселая тетушка», а она улыбалась мне, будто я знала секрет, известный лишь нам двоим. Я перестала так называть ее только потому, что мама сказала, что это звучит как-то двусмысленно, будто тетя Мер — алкоголичка.

Кейт берет меня за руку, целует мою ладонь. Я смущенно поворачиваюсь к нему и впервые вижу его горе. Глубокое горе, бездонное горе. Кейт все время скрывал от меня свою боль, он хотел защитить меня. И защитить себя. Он сознательно отрицал эту боль, прятал ее, потому что ему было страшно. Еще никогда в жизни ему не было так страшно.

Кейт служил в армии, сейчас он работает в полиции. Он видел, как умирают люди, он сталкивался с проявлениями невероятного, чудовищного зла, и все же ничто из этого не ранило его так сильно, как то, что происходит сейчас. Ничто не пугало его так сильно, как утрата любимого ребенка, ничто не могло настолько разрушить его надежды на будущее. Разрушить его будущее, оставив ему лишь пустоту.

Вот почему мы с ним не могли помочь друг другу. Мы могли оставаться сильными лишь порознь.

Я подаюсь вперед и целую его, вкладывая в этот поцелуй всю свою любовь. Я хочу, чтобы он знал: я люблю его. Я хочу, чтобы он понимал: мы оба старались, но этот путь преисполнен тягот, и мы не выживем, если пойдем по нему вдвоем. Даже если бы я не сделала того, что сделала с Мэлом, почти все нити, скреплявшие наш брак, уже порвались. Остается последняя нить, и как только она порвется, у нас будет лишь наша любовь. А любви, какой бы страстной и нежной она ни была, недостаточно, чтобы двое могли жить вместе.

Дверь в палату Лео открывается, и выходит тетя Мер. Ее глаза блестят, но она спокойна. Спокойнее, чем в тот момент, когда заходила туда. Словно страх покинул ее. Тетя Мер берет свою сумку и проходит по коридору к повороту. Вдруг она останавливается и прислоняется к стене.

Когда нам разрешали навещать ее в больнице, иногда она вела себя так же. Ее взгляд стекленел, и она, застыв, смотрела в никуда. Мама с папой говорили, что это от лекарств. Мэл и Корди боялись тетю Мер, когда она была в таком состоянии. А я не боялась. Я знала, что тетя Мер никуда не исчезает, что она вернется, мы увидимся, а это оцепенение — лишь отдых для нее.

Через какое-то время из комнаты выходит Мэл.

Он сломлен.

Вчера Мэл был сильным ради меня, он баюкал меня, пока я плакала, отвез меня домой, чтобы я могла принять душ, переодеться и собрать кое-что для Лео, потом отвез меня в больницу.

Но теперь он раздавлен. Сломлен. Уничтожен.

Шаркая ногами, Мэл проходит пару шагов, останавливается и прижимается к стене, запрокинув голову. Колени у него подгибаются, и Мэл тяжело оседает на пол. Он подтягивает колени к груди, запускает пальцы в волосы и начинает рыдать, громко всхлипывая и раскачиваясь. Он больше не может справляться со своим страданием и полностью теряет над собой контроль. Из всех нас он один опоздал. И теперь уже слишком поздно. Мэл никогда не поговорит с Лео, никогда не обнимет его, у него не будет воспоминаний о том, как они с Лео проводили время вместе.