- Добрый вечер, сеньор, сеньора, - сказал он, открывая нам дверь.
Мы по очереди воспользовались ванной комнатой. Когда я вышел, Морин уже лежала в кровати. Я остановился, чтобы поцеловать ее перед сном. Она обняла меня за шею и увлекла на постель рядом с собой.
- Какой день, - промолвила она.
- Жаль, что во время паломничества секс не разрешен, - сказал я.
- Паломничество закончилось, - ответила Морин.
Мы занялись любовью в миссионерской позиции.
Я кончил - без проблем. С коленом тоже не возникло никаких осложнений.
- Никогда больше не стану придираться к святому Иакову, - сказал я потом.
- Что ты имеешь в виду? - сонно пробормотала Морин. Похоже, ей тоже понравилось.
- Неважно, - ответил я.
Когда я проснулся на следующее утро, Морин в номере не было. Она оставила записку, что ушла в собор пораньше, чтобы занять место на торжественную мессу в честь дня св. Иакова; но пока я завтракал, она вернулась, потому что в церковь уже не попасть и придется смотреть службу по телевизору. Это событие государственной важности, которое живьем будут транслировать по национальной телесети, сказала Морин. Не думаю, что она много потеряла, не попав туда. Большинство собравшихся казались одурманенными духотой и скукой ожидания. Кульминацией службы стало раскачивание botafumeiro, огромной курильницы размером со спутник, которая плыла в вышине, под куполом собора, и клубы ладана тянулись за ней. Шестеро крепких мужчин управляли ею с помощью запутанной системы веревок и блоков. Если она когда-нибудь оборвется, то уничтожит всю королевскую семью, а также значительное число кардиналов и епископов страны.
Мы прогулялись по старому городу, пообедали и на время сиесты вернулись в номер. Прежде чем поспать, мы занялись любовью, и повторили это ночью. Морин была так же ненасытна, как и я.
- Это как отказ от сладкого на время Великого поста, - сказала она. - А когда приходит Пасха, наедаешься как поросенок.
У нее Великий пост продолжался пять лет, со времени операции на груди. Она сказала, что Беда не смог к этому привыкнуть.
- Он не хотел меня обидеть. Он всячески меня поддерживал, когда обнаружили опухоль и когда я была в больнице. Но, вернувшись домой, я сделала ошибку, показав ему шрам. Никогда не забуду выражения его лица. Боюсь, это зрелище постоянно стоит у него перед глазами. Я пыталась ложиться в постель в лифчике с протезом, но ничего не помогло. Примерно через полгода он предложил сменить нашу двуспальную кровать на две полуторные. Сделал вид, что из-за спины ему нужен специальный матрас, но я поняла, что наша сексуальная жизнь закончилась.
- Но это же ужасно! - воскликнул я. - Бросай его и выходи за меня.
- Не смеши меня, - сказала Морин.
- Я абсолютно серьезен, - ответил я. Она тоже говорила серьезно.
Этот разговор состоялся на вершине скалы, откуда открывался вид на Атлантический океан. Это был наш третий вечер в Сантьяго и последний совместный в Испании. На следующий день Морин улетала в Лондон по билету, который купила несколько месяцев назад; проводив ее в аэропорт, я должен был ехать на своем «супермобиле» в Сантандер, чтобы успеть на паром до Англии.
В тот день мы выехали из Сантьяго после особенно бурной сиесты в поисках тишины и покоя - к этому времени даже Морин пресытилась толпами и шумом на улицах. Мы добрались до указателя на мыс Финистерре и просто поехали в том направлении. Я, должно быть, тысячу раз слышал это название по радио в объявлениях о передвижении судов и штормовых предупреждениях, не зная, что на латыни оно значит «край света» и находится в Испании. Дорога оказалась долгой - дальше, чем представлялось по карте. Поросшая лесом холмистая местность вокруг Сантьяго сменилась более суровым, пустынным пространством. Оно было покрыто прибитой ветром травой, которая перемежалась с огромными серыми плитами скальных выходов и одиночными, упрямыми, клонящимися к земле деревьями. Ближе к оконечности полуострова земля словно бы вздыбилась, и мы ничего за ней не видели, кроме неба - казалось, что там был уже край света; в любом случае край чего-то. Мы оставили машину рядом с маяком, обогнули его по дорожке, и перед нами распростерся океан, спокойный и голубой, неуловимо сливавшийся с небом на туманной линии горизонта. Мы уселись на теплую плоскую скалу среди жесткой травы и полевых цветов и наблюдали, как солнце, словно огромная облатка причастия, за тонкой вуалью облаков медленно клонится к рябой поверхности океана.
- Нет, - сказала Морин, - я бы не смогла бросить бедного старого Беду. Что он будет без меня делать? Совсем свихнется.
- Но ты же имеешь право на счастье, - заметил я. - Не говоря уже обо мне.
- С тобой, Пузан, все будет в порядке, - улыбнулась она.
- Мне нравится твоя уверенность. Я признанный невротик.
- А по-моему, ты вполне здравомыслящий человек.
- Это потому, что я снова с тобой.
- Было так хорошо, - призналась она. - Но, как и паломничество, это словно остановка во времени, когда обычные жизненные правила не действуют. Когда я вернусь домой, я снова стану женой Беды.
- Брак без любви!
- Без секса, возможно, но не без любви, - сказала Морин. - И я, между прочим, действительно вышла за него, чтобы быть с ним и в горе и в радости.
- Ты никогда не думала его бросить?
- Нет, никогда. Видимо, меня так воспитали. Для католиков развод вещь немыслимая. Я знаю, сколько горя это принесло многим людям, но у меня все получилось удачно. Упрощает жизнь.
- Одним решением меньше принимать.
- Вот именно.
Мы немного помолчали. Морин сорвала и пожевала травинку.
- А ты никогда не думал о том, чтобы попытаться помириться с женой? - спросила она.
- Нет смысла. Она все решила.
Разумеется, за эти недели я успел во всех подробностях рассказать Морин о разрыве с Салли, и она слушала с неподдельным сочувствием и интересом, но никого не стала осуждать.
- Когда ты в последний раз с ней виделся? - спросила Морин.
Я посчитал: выходило около трех месяцев.
- За это время ты мог незаметно для себя очень измениться, - сказала Морин. - Ты сам говорил, что весной был немного не в себе.
Я признал, что это правда.
- Салли тоже могла измениться, - продолжала Морин. - Может, она ждет, что ты сделаешь первый шаг.
- Содержание писем ее адвоката говорит совсем о другом, - сказал я.
- Это ничего не значит, - убеждала Морин. - Адвокатам платят, чтобы они угрожали.
- Верно, - согласился я. Я вспомнил довольно неожиданный звонок Салли перед моим отъездом из Лондона. Если бы я так не торопился в дорогу, то мог бы истолковать ее тон как примирительный.
