У нас в Ленинграде, или, как теперь говорят, в Санкт-Петербурге, на Петроградской стороне, неподалеку от киностудии «Ленфильм», стояло очень похожее сооружение.
Только раза в четыре больше, выше и... Пусть меня не обвинят в «квасном патриотизме», как говорил Шура, — дескать, все, что Наше, то все Лучше!.. Нет, я за честные игры. Наше было — намного лучше!!!
Нет, и здесь мечеть была, хоть и небольшая, но тоже — очень красивая. Белая, матовая. По краям окон тоненькие серые колонны с очень простыми завитушками наверху... Минарет нарядный. По темно-голубым плиткам, покрывающим его целиком, — легкие белые арки и какие-то круглые белые штуки. А по ним золотом такие тревожные золотые закорючки...
— Сосредоточься, Мартын, — прервал меня Боб. — Выброси из головы все лишнее и сконцентрируйся на том, что нам предстоит. Я, когда иду на операцию, стараюсь не думать ни о чем другом.
— Я тоже, — сказал Джек. — Но мне это не всегда удается.
«Выброси из головы все лишнее...»
Бобу легко такое говорить. Он никогда в своем Китае не был. Родился в Сан-Франциско, и как только малость заскучает по своим китайцам и есть пара дней свободных, так сразу же садится за баранку и через несколько часов он уже у Мамы с Папой, у Бабушки, которая научила его говорить по-Животному, короче — у Своих. В привычной родственной сан францисско-китайской обстановке.
А когда я в Нью-Йорке вдруг затоскую по своему пустырю перед нашим бывшим домом в Питере, так хоть ложись и помирай. Шура это сразу просекает, начинает меня успокаивать...
— Старичок, — говорит он по своей дурацкой доможурналистской привычке. — Плюнь. Это не тоска по Родине, которую почему-то принято писать с большой буквы. Это тоска по той, прошлой нашей непутевой, но очень симпатичной житухе. Это тоска по «памяти» о твоих Котах-приятелях, о Врагах-Собаках, обо всем, что нас тогда окружало. Но, Мартын, попробуй вернись туда сейчас, и ты ни хрена не найдешь всего этого! Часть Друзей и Врагов умерли, часть из них разъехались куда глаза глядят... Все бывшие связи, которые, как тебе сейчас кажется, тянут тебя обратно — разорваны самым беспощадным образом. Оставшиеся приятели изменились настолько, что ты их просто не узнаешь... Да о чем я говорю, если даже твой ближайший и верный дружок — Бесхвостый Кот-Бродяга, уже давно не «Бродяга», а такой упакованный Новый Русский Котяра, что нам с тобой и не снилось! Я недавно от Варвары — от дворничихи нашей письмо получил. Партнер твоего дружка по бизнесу — бывший милиционер Митя — сейчас приглашает в Питер знаменитого Кошачьего хирурга-косметолога из Новой Зеландии. Будут твоему Бесхвостому имплантировать чей-то посторонний хвост. И уж давно пришили бы — денег-то куры не клюют, так твой корешок все никак не может хвост себе выбрать! От рыжей Лисы или от Чернобурки?! О Кошачьем хвосте он, видишь ли, и слышать не хочет! Ну и что? Будут тебе близки его хвостовые страсти?.. Нет, Мартынчик. Не будут. А наши районные Кошки, которые тебе небось все еще мерещатся в разнузданно-эротическом ореоле, стали старыми, жалкими, голодными и ободранными. Они сейчас за пол-Мышки готовы раскорячиться перед любым колченогим Барбосом, не говоря уже о мало-мальски приличном Коте из так называемого среднего класса... Не грусти, Мартын. Главное, что мы с тобой здесь ВМЕСТЕ! А с нами — Рут и Тимурчик...
* * *
— Шеф! Шеф!!! Во, бля!.. Не дозваться, надо же?! Шеф, очнитесь вы, ети вашу, извиняюсь, мать!.. Тимур на связи!!! — услышал я слегка истеричный голос Братка.
Елочки точеные!.. Я моментально пришел в себя, брякнулся на пол джипа, для чистоты и верности приема, как всегда, прижал к затылку уши, обхватил голову передними лапами и зажмурился. И заблажил в Пространство по телепарапсихопатологически:
— Я здесь, Тимур! Я здесь!..
— Кыся!.. Родненький мой, любименький... Меня тут в кухню перетащили, а здесь, как назло, все так пахнет — умереть! Жрать охота, целый день — ни хрена, а Браток запретил. Что делать, Кысичка?
— Успокойся и поешь, если дадут. С этим запретом Браток малость погорячился. Но поешь только СЕЙЧАС, а когда все соберутся и сядут за стол...
— Как только вся хевра съедется — ни до чего не дотрагивайся! — закричал Браток. — Одно скажи — плов готов?
— Он и пахнет, подлец! Осталось только рис заложить...
— Шеф! Если они скоро засыплют рис — сколько еще плов будет вариться? — спросил меня Браток.
— Смотря какой у них казан... Час. Может, чуть меньше...
— А «час» — это сколько?
— Пошел ты... со своими вопросами. Успеваем! Тимурчик, ты там один?
— Нет, Мартын. Тут две старухи. Лет по сто пятьдесят, во всем черном — будто в Голливуде работают. Одна готовит, а вторая сидит, как ворона на мерзлом говне, и глаз с меня не сводит. Под рукой у нее кнопочка. Стоит мне рюхнуться — она этой кнопочкой сразу же охранника вызовет. А они все с автоматами...
— А что такое «ворона на мерзлом говне»? — спросил Браток.
— Браток! Уймись ты ко всем чертям со своей жаждой знаний! — зашипел на него Джек. — Мартын! Спроси Тима, сколько там охраны?
— Я слышу тебя, Джек! Когда меня держали в комнате — из окошка двоих видел. И один здесь в квартире. Они весь этаж занимают... — прокричал Тимур, прорываясь через Расстояние.
— Ты можешь передвигаться по кухне? — спросил я.
— Что ты, Кыся! Они меня к трубе наручниками пристегнули за руку и за ногу. Писать под автоматом водят...
— Ну, сучары клейменые! — рявкнул Браток. — Они у меня своими кишками кашлять будут, суки рваные!!!
Какое-то время все мы — Боб, Джек, я и Тимур — осмысливали, как это можно «кашлять кишками», а потом раздался тихий и тоскливый голос Тимура:
— А вы скоро приедете?
— Не боись, Тим. Все будет в ажуре. До скорого! — бодро и уверенно проговорил я и поспешно отключился от Тимура.
Потому что ни бодрости, ни уверенности во мне не было ни на грош. Но Ребенок об этом не должен был знать ни под каким видом...
* * *
Через пятнадцать минут мы подкатили к бывшей территории «Метро-Голдвин-Мейер» в Рейнтри-серкл и, не въезжая туда, загнали Наташин джип в какой-то тупичок. Было уже совсем темно.
Джек и Боб достали из багажника пулегранатомет, помповое ружье, а пистолеты просто засунули за брючные ремни. И по радио связались с Питом Морено.
Тот со своей группой был уже в оцеплении. Как он там, бедняга, со своими забинтованными культями?! Он ведь даже оружие в руки взять не может... Но Пит держался хорошо и сказал, что, судя по своим приборам ночного видения, вся наша «клиентура» уже в сборе. И мы якобы можем начинать первую половину операции «Браток», и если все пойдет по плану, то Пит со своей группой постарается тихо завершить и вторую половину.
— Вот только собаки... — неуверенно произнес Пит Морено. — Их здесь страшное количество — чуть ли не в каждой квартире! Не раздухарятся ли они, почуяв на своей территории Мартына и Братка? Слышите?.. Они уже начали испуганно вякать. Не поднимут ли они в конечном счете жуткий вой и лай, который может насторожить наших «подопечных»?
