Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 119
Ямщик двадцатого века ден десять на больничной койке маялся-томился. Грипп дал осложнение, вышла двусторонняя пневмония. Она болящего и задушила. Из-за него у персонала возникли проблемы: покойник оказался невостребованным. Несколько месяцев коченел в морозилке морга, пока…
Иной раз по неделям не заглядывала Марина Петровна в почтовый ящик, а тут словно кто-то под руку толкнул… В ячейке оказалось казенное письмо. Да бестолковое. Несколько раз безотрывно читала и перечитывала писульку. Наконец догадалась: Павел помер. И ей (вроде б как законной жене) надлежало забрать тело для «дальнейших соответствующих действий». Последняя фраза вывела бабу из себя: «Бюрократы проклятые! Испохабили, вытрясли душу из родного языка. Один только мат-перемат год от года крепчает».
Колом стоял в голове вопрос: почему именно ей выпала нелепая участь хоронить чужого мужика. Мало ль с кем она, прости Господи, спала… Что ж теперь ей всех своих полюбовников на тот свет провожать. Наконец явилось бабское благоразумие. Взяла за свой счет отгул, стала с книжки последние деньжата и поехала и черту на кулички, в какой-то Тихвин.
На месте все вопросы распрямились. В паспорте покойника Шумилова значилась как евонная супружница. Значит, все прошлые семнадцать лет Павел вроде бы состоял в браке. Значит, ближе, чем она, у бедняги никого на белом свете и не было. Как был детдомовский круглый сирота, таковым до последнего вздоха и остался. Возможно, даже считал ее, Марину, своей женой невенчанной. Да ежели и в ее душе хорошенько поворошить, где-то на донышке светилось чувство к непутевому шалопаю.
По возвращении в Москву Антигона с «Шарика», придя в себя, пустилась на розыски АТК, где работал Павел. Исколесила всю столицу и ближайшее Подмосковье. До министерства транспорта дошла. Косоглазые чиновники долго голову морочили. На третий заход выдали государственную тайну: искомая фирма обанкротилась и самоликвидировалась. Ее «иммитеты» перешли в собственность офшорного (язык сломаешь!) банка «Интернейшл Кур-Ку-Ли». За доплату сообщили местонахождение оной: Каймановы острова, что северо-западнее Полинезии. По-русски это называется «Ищи, баба, ветра в поле».
Вот когда в душе Шумиловой что-то сдвинулось или вообще перевернулось. А тут и на ГПЗ своя колгота началась. Какие-то гады надоумили людей сыграть на ценных бумагах. Откуда-то возникли длинноносые брокеры: за одну заводскую акцию давали пятьсот рублей. Немного погодя ставку удвоили. Натуральное казино при своем предприятии! Люди оборзели. Дежурили у подъезда спозаранку. Дня не хватало, с ночи очередь занимали, как бывало в войну за хлебом. Для удобства страждущих профком открыл два дополнительных приемных пункта.
Когда первая волна схлынула, скупщики цену надбавили: за одну бумагу давали по полторы тысячи. Тут уж Марина Петровна не выдержала. В обед опрометью побежала домой, дрожащими руками извлекла из шкатулки голубые квиточки. Одну вернула на место. Остальные сунула в сумочку и понеслась как угорелая в очередь.
Нормировщица Соня из цеха мелких серий заметила Марину Петровну из окна, стала делать знаки. Чужие тоже кричали: «Пустите Шумилову, она здесь стояла!» Силой протащили сквозь строй к нужному столу в последний момент…
Все, отоварилась! Держала за пазухой, под лифчиком, семь с половиной тысяч. Ровно столько, сколько потратила на поездку в печальный город Тихвин.
4
В последний год матушка совсем сдала. С сестрой была договоренность: в случае чего чтобы отбила по телеграфу одно-единственное слово.
Добираться в Лебяжье даже по хорошей погоде — в двое суток не уложиться: три пересадки на трех видах транспорта. Так что некую сумму Марина Петровна всегда держала в наличке. Да не удержала: дурные деньги уходили, как вода сквозь пальцы. К тому еще и досада примешалась. На заводской территории появились объявления: «За одну акцию даем 1500!». Большинство впало в транс. Счастливчики же ходили с загадочным видом, с ухмылочкой на устах.
Это был такой обман, такой обман, после которого ни во что верить уже не хотелось. Заводчане похожи были на осенних мух: ходили полусонные и страшно злые. В конце недели, в пятницу, на стыке смен, на площади возле монумента «Мать-Родина» стихийно возник митинг протеста. Народу собралось больше тыщи. Однако третьему оратору не дали высказаться до конца. Будто с неба свалились омоновцы. Стащили работягу с помоста. Заломили руки за спину. Одним рывком впихнули в свой автомобиль. Бабы, взявшись за руки, перегородили путь. Машина не могла стронуться с места.
Но то была еще не победа. Из стоявшего на отшибе служебного автобуса горохом на асфальт высыпались бойцы в голубом камуфляже, с короткоствольными автоматами наизготове. Валом морского прибоя приближались к «горячей точке». Из громкоговорителя раздался зычный голое: «Р-р-разойдись!».
У Марины Петровны меж лопаток колючий холодок пробежал. Не от страха за жизнь — от неизбежного соприкосновения с омерзительно-враждебной ее телу силой. Захотелось куда-то убежать, скрыться, раствориться в воздухе. Да стыдно очень было перед своими. Поступок могли б расценить как подлость, как предательство. Потому еще крепче сжала она ладонями чьи-то пальцы с левой и с правой стороны. Возникла действительно «живая цепочка», значит нерасторжимая. «Только б ноги не подвели», — мелькнула мысль. Чего боялась, то и случилось.
Разорвать намертво схваченное вокруг «Жигуля» человеческое кольцо омоновцы не смогли. Тогда пошли на хитрость, вернее, на подлость. Приблизившись сзади к стоящим лицом к ветровому стеклу заводчанкам, по знаку своего «дядьки Черномора», в погонах полковника, стали делать тяжелыми ботинками-берцами подсечки. При этом метя в щиколотки.
Невыносимая боль пронзила тело Шумиловой от пят до макушки, будто по ней проехал гусеничный трактор. Упала навзничь и сразу отключилась. Но пальцы не разомкнула: повисла на чьих-то руках, словно старая шуба на бельевой веревке. В какое-то мгновенье подумалось: пожалуй, не стоило ввязываться в борьбу, имея хронический тромбофлебит.
Вот так и загудела «бунтовщица» на больничную койку. Здесь ее и нашла телеграмма из Лебяжьего.
5
Заявилась Марина Петровна к своим уже на сороковины. К тому времени боль утраты рассосалась. Лишь пониже горла чувствовалась гнетущая душу тяжесть.
Дома места не находила. Бесцельно бродила по поселку. Случайно занесло ее на окраину. Сразу за пятиэтажками начиналась Сухая балка, куда слободчане наведывались за первыми грибами, за ягодой. В советское время здесь справляли маевки, а школяры собирались у костра. Тут на Первое мая Марине повязали красный галстук. Боже, когда ж все то было. Жизнь пролетела как во сне… Вчерашняя пионерка превратилась в пенсионерку… Из упрямства захотелось отыскать заветную поляну.
Двигалась, ведомая автопилотом. Через некий период времени перед ней как бы бесшумно распахнулись завесы — вступила в сказочные чертоги. Сердце екнуло: здесь! Поляна в точности сохранила прежние очертания. Кем-то, похоже, была она задумана как цирковая арена. При входе возвышались два великолепных дуба, которым, говорили, было более двухсот лет. По строго очерченному периметру вокруг стояли великолепные березы, сохранившие свойственные породе красоту и стать. До самой земли свисали колеблемые ветерком плети, унизанные зеленой листвой.
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 119
