— А кому досталось остальное?
— Кошачьему приюту.
— Как банкир я содрогаюсь. Как человек — аплодирую. Я люблю кошек.
— Она была моей двоюродной бабушкой, теткой отца и очень походила на него: никаких сомнений в отношении того, что хорошо и что плохо.
— То есть можно предположить, что она не знала о ваших богемных устремлениях.
— Знала. Вот почему я получила ровно столько, чтобы хватало на кошачий корм…
— А киски сорвали весь банк. Что ж, если это вас не вразумило, то уж и не знаю, что вразумит. А кстати, почему ваш отец так настроен против оперы? По-моему, это весьма викторианское развлечение.
— Он пуританин. Брюзга. Не любит, чтобы вообще кто-то радовался. Музыка делает людей счастливыми; кроме того, опера красочна, и вообще в ней есть все, что ему ненавистно.
— В самом деле?
Люциус не смотрел на собеседницу; он добавлял белой краски к зеленому пятну, ранее нанесенному на палитру. Правда ли, что лорд Солтфорд не хочет, чтобы люди были счастливы? Получается, что он желает им несчастья? Так ли это?
А Делия вспомнила, как отец провожал ее в школу после каникул. Вот он стоит на вокзальной платформе; поезд трогается, родитель снимает шляпу и машет ей — трогательная учтивость по отношению к одиннадцатилетней школьнице. Вспомнила, как получала от него письма: каждую неделю, без исключения, она знала, что непременно получит от него по крайней мере одно письмо. Мать ей никогда не писала. Отец писал о доме, о погоде, о бизнесе, никогда не забывая спросить, как дочь поживает, как идет учеба.
И Делия отвечала ему — так, как обязывали школьные правила: в воскресенье, во второй половине дня, после обеда отводился один час для написания письма домой. Которое потом надлежало вложить в надписанный, но незапечатанный конверт с маркой, дабы дежурная учительница прочла его, прежде чем запечатать и отослать утром в понедельник. Делия рассказывала отцу о своих детских и юношеских успехах, о неудачах и разочарованиях, а он в ответ всегда хвалил ее за достижения и сочувствовал по поводу неприятностей.
Вспомнила, как он подыскивал ей домашние вещи, которые можно было бы взять с собой в Кембридж, чтобы оживить и украсить голую студенческую комнату: диванные подушки, коврик, картины. И как приезжал туда, молчаливый и сдержанный, чтобы уговорить руководство колледжа дать нерадивой студентке увольнительную на две недели, вместо того чтобы отчислить совсем.
Она тогда вела себя довольно безрассудно и здорово рисковала, в этой своей беспечности. Бравировала перед друзьями, что ей, мол, наплевать, получит ли она диплом, но на самом деле ей было не все равно, и она знала, что отцу тоже.
Перед отъездом у него состоялся с дочерью краткий разговор.
— Теперь тебе уже не получить приличный диплом — по твоим истинным способностям, если бы ты занималась как следует. Но, по крайней мере, получи хоть какой-то. Нет ничего хуже в жизни, чем упущенная возможность.
А когда строптивица переехала жить в Лондон, даже спросил, счастлива ли она.
— Я могу понять, почему тебе не хочется жить дома, — сказал он тогда.
Потом начались ссоры. Она нарочно бросала ему в лицо всякие нелепости и всячески провоцировала, чтобы потом можно было на него накинуться и высказать все, что думает о его душной, ханжеской, старомодной морали.
— Наверное, у меня нет таланта ладить с мужчинами, — посетовала Воэн. — Я совсем не ладила с братом. В сущности, я его просто ненавидела, и с отцом мне всегда было трудно.
— Не говоря уже о Тео, — добавил Уайлд, нанося крохотную капельку зеленого на кончик носа Марджори.
Делия вспыхнула. Насколько хорошо он осведомлен о ее отношениях с Тео? Быть может, Джессика или Свифт?.. Нет, вероятно, это всего лишь догадки и предположения.
— Он изменился, — вскинулась певица, словно обороняясь.
— Нет. Это вы изменились.
— Вот так башня! — воскликнула Оливия, появляясь в дверях вместе с Марджори. — До чего же необыкновенную вещь придумала Беатриче Маласпина!
— Похоже, она больше была заинтересована в том, чтобы отобразить наши жизни, чем высветить свою, — заметил американец. — Кстати, забыл спросить: надеюсь, вы с удобством переночевали в гостинице?
— Вполне, хотя мой сон был нарушен каким-то беспардонным приезжим, который объявился в два часа ночи и перебудил весь дом, требуя, чтобы его впустили.
— Значит, сегодня утром вам пришлось лицезреть раздраженную синьору Люччи?
— Ничуть не бывало. Она приятно ошеломлена неожиданной популярностью гостиницы среди англичан — я застала ее сегодня утром за конторкой с английским разговорником в руках. По-моему, времен Первой мировой, так что в самый раз, если появятся какие-нибудь ветераны. Она сможет мило побеседовать с ними про окопы и траншеи.
— Еще один постоялец из Англии? — удивился Люциус. — Кто же на сей раз?
— Это газетчик, репортер. И кстати, он как раз интересовался «Виллой Данте». Спрашивал, не проживает ли там миссис Мелдон.
— Господь всемогущий, а он, случайно, не похож на хорька?
— Похож.
— Надеюсь вы не сказали ему, что я здесь?
— Я ни одному репортеру ни о ком ничего не сказала бы, а уж особенно ему. Это Слэттери, из «Скетча».
— Я так и поняла по описанию. Проклятие! Каким образом он меня нашел?
— По всей видимости, людям вообще не составляет никакого труда отыскивать нас, проживающих на «Вилле Данте», — заметил американец. — Я живу в ежечасном страхе, что сюда вот-вот нагрянет Эльфрида.
— Так вам и надо, если нагрянет, — ядовито вставила Делия.
— Пойду запру ворота, — покачала головой Марджори. — И предупрежу Бенедетту с Пьетро, чтобы не пускали посторонних и держали рты на замке. Вернее, сделаю это при условии, что вы, Оливия, пойдете со мной и будете переводить.
— А что значит «хорек»? — спросил Уайлд.
— Разве у вас, в Америке, их нет? Это зверек вроде ласки. Только белый или темный. И очень злобный.
Что являлось очень удачным описанием Джайлза Слэттери. И если он разнюхал настоящий адрес, каковы шансы, что о ее местонахождении не знает Ричи? Тем не менее было маловероятно, что Мелдон потащится за ней сюда, в Италию. Он дождется подходящего момента, когда супруга вернется в Англию.
— Куда вы? — спросил финансист.
— Наверх, подальше от чужих глаз.
Пока Джессика из окна обводила глазами ландшафт в поисках признаков хорька, ей вдруг пришло в голову, что она до сих пор не знает, зачем приехали на «Виллу Данте» Тео с Фелисити. Брат был не из тех, кто отправится в увеселительную прогулку за границу. И коли уж на то пошло, разве судебные заседания уже закончились?
А это означало, что он специально оставил службу, чтобы приехать в Италию. Неужели из-за ее желания получить развод? Рэдли не был в восторге от перспективы увидеть фото сестры во всех газетах. Вероятно, полагал, что это скверно скажется на его карьере, ведь он ее близкий родственник. Но видимо, дело заключалось не только в этом. Не насел ли на него Ричи, убеждая поехать?
