Я брезгливо вытер ладонь о каменную стену. Что-то не давало мне покоя.
Я раздраженно обернулся.
Там, в пещере, спал Бонифаций Македонский. Человек, которым я был давным-давно.
Теперь я изменился. У меня иная жизнь. Иные законы. Иной мир.
Зачем я принес в свое логово чужака? Он мне не нужен. Он опасен и непредсказуем.
Это ошибка Ее нужно срочно исправить.
Фехтовальщик Бонифаций Македонский должен немедля умереть. Обрез, огонь! Молчит. Не подчиняется. Понятно. Я ему уже не нравлюсь.
И тут предплечье взбугрилось, пошла кровь. Я увидел, как из руки, разрывая кожу, резкими толчками наружу пробивается обрез. Схватившись за стволы, я одним движением выдернул его из себя. Боли не было. Кровь престала течь. Рана тут же затянулась. Я швырнул обрез на пол. Отвратно скрежеща, он проехался по каменному полу и уткнулся в чей-то труп. Прощай, тупая железяка. У нас разные пути.
Что ж, перережу глотку Македонского ножом, как тому лосю.
А потом с удовольствием напьюсь человеческой крови.
Я подошел к палатке. Достал нож. Отбросил полог. И крадучись залез внутрь.
Глава десятаяДва в одном
1
Жажда и голод. Это первое, что я почувствовал, когда проснулся.
Потом услышал чужое дыхание. И запах. Точнее, смрад.
Нечто еле слышно ползет ко мне. Вот оно уже совсем рядом, стоит руку протянуть. Кроме зловония, от существа несет перегаром и табаком. Еще от него веет смертью.
Существо крайне опасно.
Обрез! В голову твари! Полная мощность. Огонь!
Родное оружие садануло от души, на мгновение осветив тело, летящее в угол ринга. Нокаут.
Обрез! По любой неизвестной живой мишени – беглый огонь! Молчание. Хорошо. Гостей больше нет. Горизонт чист.
Я открыл глаза. Темнота. Присел. Я голый. На мне ворох одеял. Откинув их, встал. Поднял руки. Брезент. Значит, палатка. Раз могу стоять – большая. Наверное, армейского образца. Шагнув назад, уткнулся затылком в брезентовую стену.
И тут, в углу палатки, в сумраке появилась знакомая карусель зеленых искорок с неизменным амбре тухлых яиц. Обычное дело. Я снова замочил оборотня. Выходит, на моем счету уже тринадцать вервольфов. Счастливое число. Круто. А если в кратчайшее время выясню, где я и почему, будет еще круче.
Смерч зеленых искорок вел себя странно. Карусель, поначалу тихая и благообразная, начала резко ускоряться, превратившись в сплошной зеленый обруч. Потом обруч начал сжиматься. Вскоре он превратился в крохотный шар, как мячик для пинг-понга.
Зеленый мячик, сгусток ментального опыта, немного повисел и, словно получив мастерский удар ракеткой, вонзился мне в солнечное сплетение.
2
И я сразу вспомнил все. Или узнал. Хотя, точнее – именно вспомнил.
Ведь это мое прошлое: и вождь Акелла, и паштет из печени Барбары, и вино с человеческой кровью, и лампа-луна.
И безумное изнасилование-осеменение, и образцово-показательный расстрел семьи вервольфов, которая готовилась принять нового родственника.
Потом я отыскал ключ и машину времени. Познакомился с капельку тормознутым, но очень милым пареньком по имени Андрюха, которому теперь должен три ящика армянского коньяка.
Я вспомнил славного мужика по прозвищу Кувалда.
Вспомнил последний бой с оборотнями, где мне хорошенько досталось.
Вспомнил, как в упоении рвал зубами сердце Акеллы.
Вспомнил хруст шейных позвонков ни в чем не повинного лося, солоноватый вкус его горячей крови.
Вспомнил восторг, эйфорию и абсолютный экстаз, познанные в ночном лесу.
Все это случилось со мной.
Я сам себя нес по лесу, оберегая от веток, сам себя поил молоком с медом.
А потом раздавил бабочку и окончательно превратился в оборотня.
Выдернул из руки обрез и швырнул на пол.
Захотел перерезать человеку Бонифацию Македонскому глотку.
И за это желание я совершенно справедливо заработал серебряную пулю в лобешник.
Ибо сказано: «Поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой».
И еще. Самое главное: «Не убий».
3
Уже светало. Я вышел из палатки, стараясь не смотреть на собственный труп.
Подобные контакты, решил я, вгоняют в излишнюю тоску, приводят к нервным срывам и чересчур продолжительным запоям.
Мне вся эта интеллигентская канитель ни к чему. Я Фехтовальщик Бонифаций Македонский. Работы выше крыши.
Вот сделаю дело – нажрусь от всей души в Великом Новгороде. А пока ограничусь бутылочкой французского красного вина под русский сухпай. Потом немного отдохну и отправлюсь в путешествие длиною в полторы сотни верст Это если по прямой.
А сейчас сооружу крепкий кофе, закурю сигарету и прогуляюсь в душ.
Антибактериальное мыло, зубная щетка, бритва, полотенце и прочие прибамбасы личной гигиены отыскал в одном из ящиков. Все новенькое, в упаковке. Рядом лежал фонарь. Лавируя между трупами, оказался в душевой. Тьфу, ты! Опять труп. Пришлось взять тело за руку и оттащить в сторонку.
Хотелось как можно скорее покинуть эту скотскую нору. Поэтому водные процедуры провел в спринтерском темпе. Поразмыслив, решил не бриться: мне ж еще Арнольду правдивую историю чудесного спасения поведать надо. Конечно, пробежка на полторы сотни километров отчасти превратит меня в изможденного и грязного туриста, но щетина длиннее от этого не станет.
Завхоз оборотней умело вел хозяйство. Все на местах, по порядку. Без труда подобрав одежду и обувь, начал готовиться к марш-броску. Рюкзак, сухпай, фонарь, аптечка, фляга, рация, план местности, компас, зажигалка, нож… Палатку и спальник я не беспокоил: если повезет с погодой, одолею маршрут менее чем за сутки, переночую у костра, на траве.
Что еще?
А, трехрогий ключ от машины времени! Где тут окровавленное шмотье оборотня македонской породы? Вон, валяется у входа. Доставая ключ, наткнулся на шкатулку с бриллиантами. Теперь у меня их две. Немного подумав, положил ее в карман, рядом с первой: двойной риск, двойная жизнь, значит, двойной подарок. По справедливости.
И дубликат обреза оставлять в этом гадюшнике тоже неправильно. Подняв пушку, поразился – она сияла и блестела, словно ее чистили неделю подряд. Эх, дружище, и что прикажешь с тобой делать?
Но обрез, знал, что ему делать. Будто детдомовский ребенок, увидавший отца, вернувшегося с фронта, он затрепетал и юркнул под мой левый рукав. И, дрожа всем корпусом, затаился, крепко прижимаясь к руке. Обрез чуть не повизгивал от счастья. Я невольно его погладил. Этот неосознанный жест обрез воспринял всерьез. Я почувствовал, как он погружается в предплечье. Задрав рукав куртки, увидел лишь кончики стволов. Я до них легонько дотронулся, и они исчезли. Ни боли, ни покраснения кожи, ни жжения. Оружие растворилось во мне, как кусок рафинада в горячем чае. Ну и славненько. Отныне у меня два обреза.
