Желанная моя показалась мне сейчас такой маленькой, беззащитной — почти ребенком. И до того стало ее жаль — хоть волком вой. Зачем я навязал ей свою любовь, не сдержав данную самому себе клятву? Ноженьки ведь истопчет, личенько ветками исхлещет, сердчишко сорвет — вон оно, как у зайчонка перепуганного, колотится, из груди рвется. Загоню ведь, вусмерть загоню… Господи спаси! — в который уж раз обратился я к небывшему нашему богу.
— Ничего, милая. Все обойдется, — шептал я, потеревшись лбом о ее шелковистый, пахнущий конопляным маслом затылок. — Ушли мы от них. Очень вовремя ушли. Теперь все будет хорошо.
— Убьют нас, Игореша. Не сегодня — так завтра, — тихо говорила она, и я не решался возразить. — Но я не жалею. То, что мы нашли друг друга, — чудо. Значит, так угодно судьбе.
Она повернулась ко мне лицом и прижалась к моей груди с такой силой, будто хотела войти внутрь, слиться с моими легкими, сердцем, стать частью моего тела. Обхватила меня руками, чтобы уж больше не отпускать.
— Мы будем жить, — собравшись с силами, заговорил я. — Всем назло. Мы теперь всегда будем вместе — что бы ни случилось. Но сейчас надо уходить. Они слишком близко. Пойдем, родная.
Мне вдруг почудилось, что Настя заплакала, но я так и не узнал этого наверняка, потому что она побежала, огибая стволы осин и берез. Я пустился за ней. Мы растворились в тумане, будто и не было нас. Кидайте сети, ребятки, багрите дно…
Девочка моя слишком устала бегать по тайге. Нам не оторваться.
Жандармы прижимают нас к речному обрыву. Березняк давно кончился, дальше одни сплошные елки — сотни, тысячи, миллионы елок, которые цепляют нас за одежду, хлещут ветками по лицу. Конца и края им нет. А жандармы неутомимо идут по нашим следам. Слышно, как они весело перекрикиваются, дурачатся, кто-то даже запел «Мурку», пока начальник не приказал заткнуть пасть.
Танжерка уже совсем близко. Загонная охота подошла к концу. Редкая цепь жандармов уплотняется. Они не торопятся — деваться нам некуда.
И вот мы стоим на обрыве, прижавшись друг к другу, а под ногами, далеко внизу, бурлит и пенится, набрасываясь на острые зубья скальных обломков, речка Танжерка. Берег здесь до того крут, что спуститься к воде можно, лишь ласточкой сиганув с высоты, — или о камни расшибет, или о воду расплющит.
С трех сторон река. Когда-нибудь подмоет Танжерка обрыв, и рухнет гигантская глыба, перегородив русло. Нам некуда бежать. Остается лишь, по-прежнему обнявшись, прыгнуть вниз. Один шаг — и готово. Так просто, так легко. И всем нашим мучениям конец…
Мы стояли на обрыве, а под ногами, в извилистом ущелье, разъяренные волны набрасывались на гранит, пытаясь его разгрызть, но только облизывали камень и уносились прочь, посрамленные. Извечное противоборство двух стихий — земли и воды. И никому из них не познать окончательной победы. Вот и наша жизнь — вечное коловращение, череда атак и отступлений, чересполосица удач и провалов. Только в конце пути — так скоро и так не скоро — неотвратимое исчезновение из мира.
Мы не думали о смерти. Мы ни о чем не думали в этот затянувшийся миг счастья. Мы были вместе — больше ничего не нужно. Да больше ничего и нет в этом озлобленном мире.
Жандармы увидели Настю — и я почуял: облизываются как коты на сметану. Меня-то они скрутят и отвезут в Ломов, чтобы сдать командиру эскадрона Охраны. А там — спецвагоном до Столицы. Скорее всего в сопровождение по такому случаю выделят эскадрон жандармов. Меня непременно должны судить в Верховном суде, на публичном процессе. Громкое дело будет — так решено в верхах. И непременно закончится оно показательной казнью.
А вот девочку мою они… Насчет Насти приказов не поступало — руки у них развязаны.
— Чтобы превратиться в зверя или птицу, нужно раздеться догола и перескочить через нож, — спокойным голосом произнес я. Свой страх я подавил усилием воли и самозаговором. Нельзя было пугать Настю.
По всем правилам нужно прыгать через двенадцать ножей, но не таскать же их повсюду с собой. Впрочем, и одного хватит, если с чувством прочитать хорошее заклинание.
— Ты уже пробовал? — затаив дыхание, она ждала ответа.
— Этот фокус мы проходили только в теории, — честно признался я. — Но другого выхода нет.
— Ты не боишься?
— Чего?
Настя молчала, смотрела на меня испуганной птицей. Наверное, ей будет совсем легко перевоплотиться.
— Что не сможем вернуться? — догадался я. — Лучше быть живым и свободным зверем, чем мертвым или закованным в кандалы и-чу.
— Что не получится, — наконец выдохнула она. И только тут я понял, насколько ей страшно.
Я вытащил из-за голенища и воткнул в землю отличный метательный нож настоящей дамасской стали. Давным-давно лучший кедринский кузнец по заказу Гильдии из сломанного оттоманского ятагана ухитрился изготовить аж целых три штуки.
Я собрал в кулак все свои силы и трижды прочитал один и тот же заговор. Жандармы встали, когда до обрыва оставалось пройти каких-то полсотни саженей. Им казалось, что они по-прежнему идут, а на самом деле лишь переступали с ноги на ногу.
— Начинай раздеваться и повторяй за мной, — велел я Насте. — Только не ошибись. И смотри на меня: как только взмахну рукой, прыгай через нож. — Она покорно кивнула, и я начал читать по памяти: — Именем богини Артемиды, покровительницы перевоплощений…
— Именем богини Артемиды… — зазвучал ее срывающийся голосок. Это было похоже на школьный урок, правда, вместо парт — валуны, а вместо лоботрясов-учеников — солдаты да унтера в пропыленной голубой форме.
Я загораживал Настю от жандармов, раскинув руки и широко распахнув поношенный армяк. Они так и не разглядели, что она разоблачилась, сложив вещички у ног. Взмах руки, и на последнем слове заговора Настя, скинув последние одежки, прыгнула через нож. В глазах у меня на миг потемнело, а когда вновь прояснилось, рядом никого не было.
Сердце сжалось в груди. Глянул на реку. Ниже кромки обрыва — над пегими пенными волнами — судорожно махала крыльями огромная белая птица, ловила воздушную струю и тут же снова обрывалась, теряя сажень-другую высоты.
«Вышло! Вышло, черт дери!» — беззвучно выкрикнул я. Пласт земли не выдержал моего веса, оторвался от обрыва и, рассыпаясь в воздухе, полетел вниз. Я потерял равновесие и едва не рухнул следом за ним в пропасть. В последний миг исполошно взмахнул руками — и меня отбросило на шаг от края.
— Успокойся! Держись! Жди меня! — кричал я птице. Вряд ли Настя меня слышала, вся отдавшись борьбе с непокорными воздусями.
Я не знал птиц такой породы. Закон сохранения должен соблюдаться: люди превращаются в животных равной массы, так что матери-природе нужно напрячь фантазию, создавая новый вид живых тварей. Тоже своего рода чудовищ — противных законам эволюции…
Жандармы вообразили, будто девушка спрыгнула с обрыва, чтоб не даться им живой, и, преодолев заговор, гурьбой бросились ко мне — вдруг решу последовать за ней? В моем распоряжении оставались секунды. Срывая с себя телогрейку и шаровары, скороговоркой бормотал я слова заговора, но все равно не успел. Когда оставалось произнести две последние, ключевые фразы, очухавшийся первым жандарм набросился на меня.
