Все-таки не зря Господь изгнал Адама и Еву из рая, предоставив им самим тащить на своем горбу ношу ответственности за себя и своих близких. Правильно он сделал. Иначе жили бы сейчас люди в раю на всем готовеньком и пускали слюни от радости.
Или же, если сформулировать иначе…
Все-таки именно труд сделал из обезьяны человека. В тот момент, когда наш далекий предок взял в руки палку, чтобы решить насущную проблему пропитания, сбив с дерева какой-нибудь орех, именно тогда он и сделал свой первый шаг к человеческому обличью. Лишить человека необходимости ворочать мозгами – значит убить в нем разум, убить то самое нечто, что сделало поднявшегося на задние лапы примата человеком.
Хочу ли я править царством быстро-быстро деградирующих обезьян?
Правильно поступили те, кто, приняв силу семнадцати колец вероятности, оставили многострадальное человечество в покое. Они ушли куда-то в далекие миры, в другие измерения, в астральное пространство… Не знаю, куда там еще. И они были правы.
Если за стадом присматривает вооруженный берданкой пастух, то овцам нет необходимости беспокоиться о неожиданном появлении волков.
А может быть, правы те, кто совсем не принял божественности, хотя и держал в руках все для этого необходимое?
Я снова взглянул на разложенные на столе металлические ободки. Прошелся по ним пальцами, ощущая приятный холодок. В воздухе почти чувствовался пьянящий аромат силы.
Но эта сила не для меня.
Прикасаясь к кольцам, я на миг ощущал нечто вроде мгновенного удара током, а потом в меня широкой волной врывался поток эмоций уже умерших людей. Последний отпечаток былой личности.
Иногда я мог даже догадаться по этому буйству чувств о том, кому раньше принадлежало то или иное колечко.
Спокойная доброжелательность Михаила Шимусенко. Рвущее душу одиночество Олии Саччи. Расцвеченная какой-то полудетской восторженностью аура бесконечного ожидания Майка Кохена. Усталость Рональда Астона…
Слившиеся воедино в самых причудливых сочетаниях неуемное любопытство и холодный прагматизм, детская романтическая натура и эгоистичное самолюбие, жестокая готовность и стальной характер. Кольца Романа Долышева. Все три.
Четырнадцать колец вероятности, которые в любой момент готовы объединить свои силы вместе с тремя моими колечками и превратить Антона Зуева в Величайшего, Всемогущего, Всезнающего, Вездесущего… И дать еще много-много иных «В».
Но эта ноша не по мне.
Я сгреб кольца трясущейся рукой и, нанизав их все на нитку, повесил себе на шею это весьма оригинальное ожерелье.
Казалось бы, все кончено. Но нет. У меня еще оставалось несколько неоплаченных долгов. И один из них можно было отдать прямо сейчас.
Я осторожно устроился прямо на полу, прислонившись спиной к холодной стене, и попытался расслабиться. Закрыл глаза. Глубоко вдохнул, чувствуя ровную размеренную пульсацию колец вероятности.
Пора.
– Выходи, – негромко попросил я. – Выходи… Оставь меня.
Что-то слабо шевельнулось внутри моей руки. Казалось, будто нечто живое и дышащее внезапно пробудилось от долгого сна и теперь желает выбраться наружу.
– Выходи.
Боли почти не ощущалось. Я только услышал какой-то сухой треск, будто что-то разорвалось, а потом по руке скользнуло покинувшее мое тело кольцо вероятности. Упало на пол. Зазвенело.
Я чувствовал, как по моему предплечью стекают теплые струйки крови, но глаза не открывал.
Ведь это еще не все.
– Выходи… Выходи… Оставь меня.
Никогда, никогда, никогда Антон Зуев не желал становиться мазохистом. Однако вот пришлось.
Я сидел на кровати в дешевом гостиничном номере и, тяжело дыша, разглядывал изуродованный кольцом вероятности палец. На коленях у меня лежал большой мясницкий нож, наточенный до остроты бритвы.
Ой как не хочется. Сейчас бы весьма пригодились парочка ампул морфия или чего-нибудь подобного. Но чего нет, того нет.
Надо действовать быстрее, прежде чем я смогу придумать десяток убедительных причин не делать этого. Нельзя терять ни секунды.
Трясущейся рукой я вытер со лба капли пота. Достал носовой платок и расстелил его на столе. Водрузил туда свою искалеченную вероятностью левую руку. Поднял нож. Осторожно протер лезвие. Вздохнул еще раз напоследок. Поморщился. Снова вздохнул… Все, Зуев, кончай тянуть резину.
Я поднял руку, стараясь держать нож по возможности более ровно. Потом на мгновение прикрыл глаза, мысленно вознося молитву, и…
Хруст…
А-а-а-а… Ой-ой-ай!… Больно!… Как я ухитрился не заорать в голос и переполошить при этом всех вокруг? Я не знаю. Наверное, повезло.
Привыкай, Зуев, к слову «повезло». Теперь у тебя на руках больше нет ни единого кольца вероятности, и случайность снова точит на тебя свои острые зубки.
Повезло… Ха! Врагу бы не пожелал такого везения.
Вздрагивая от боли, я кое-как замотал руку несвежим бинтом и, судорожно сглатывая, уставился на свой отрубленный палец.
Теперь бы еще собраться с духом и выковырять из него колечко… Побыстрее бы. Ведь у меня еще остались кое-какие дела.
Соберись, Зуев. Не ной. Ты же мужик!
Но как же мне больно…
* * *
Снежок. С неба неторопливо сыпался снежок. Зима. Скоро уже зима.
Я медленно брел по улицам Екатеринбурга, оставляя следы на свежевыпавшем снегу. Хмурое небо смотрело на меня сверху. На меня. На самого большого дурака на Земле.
Я ждал той встречи, которая, как всегда, была мне предначертана судьбой. И она, конечно же, состоялась.
Слепая судьба никогда не ошибается. Так же, как и случай. Не ошибается, даже если кольца вероятности здесь ни при чем.
– Здравствуй, Антон.
– Здравствуй, Михаил. Ты изменился.
– Ты тоже.
Я медленно кивнул и, повернувшись, двинулся дальше, по-стариковски шаркая ногами. Мой собеседник молча пристроился рядом. И мы вместе пошли сквозь вечерние сумерки, припорошенные пеленой свежевыпавшего снега.
– Мне говорили, что ты жив, но я, признаюсь, не очень в это верил.
– А теперь веришь? – со слабой улыбкой спросил Михаил Шимусенко.
– Теперь верю.
Чуть повернув голову, я скользнул взглядом по худой изможденной фигуре Михаила, отметив неестественно бледное лицо и испарину на лбу. Как бы ни храбрился ты, Шимусенко, но я не поверю, что тебе так легко дается эта прогулка. Готов спорить, ты и так до самых бровей накачался болеутоляющим.
И все это только ради того, чтобы встретиться со мной лично.
В другое время я был бы удивлен такой самоотверженностью и весьма польщен проявленным по отношению к несчастному Антону Зуеву уважением. В иное время, но не сейчас. Сегодня же мне все было безразлично. Город, улица, снежок под ногами. Все это совершенно не задевало мои чувства.
