Фольклорный фестиваль уже начался, и с балконов клуба мужчины в штатском осматривали толпу. Большинство людей стояло на террасе вокруг сцены, но для специальных гостей была предусмотрена зрительская трибуна с пятью рядами стульев. Она узнала фигуру в середине первого ряда, человека с почти греческим профилем, лицо, обрамленное седыми волосами и бородой. Это лицо было вторым солнцем ее жизни. Рядом с Лидером стояло пустое кресло.
Дверь открылась, заглянул О'Брайен и сказал:
— Выходите. Ночь слишком хороша, чтобы пропустить ее.
Аркадий поднялся наверх. Они были далеко от берега, над палубой — только звездный купол. Уоллс правил параллельно берегу, яхта двигалась очень медленно. Кроме сигары, О'Брайен, непринужденно, но не небрежно, держал в руке пистолет с глушителем. Бухту уже не было видно, приближался берег Мирамара с яркими огнями, оживленными людьми и музыкой. Аркадий узнал яхт-клуб «Гавана», освещенный лучами прожекторов. В патио, ведущем вниз на пляж, толпа окружила сцену и трибуны.
Наряду с прожекторами, яхт-клуб освещался цветными огнями карнавала. Двойной причал клуба был пуст за исключением черного патрульного катера. Когда «Гавилан» подошел ближе, Уоллс закрыл чехлами ходовые огни, а Джон О'Брайен выбросил сигару в воду.
— Грандиозное шоу, — он протянул Аркадию тяжелый цейссовский бинокль с 20-кратным увеличением. — Теперь вашу поездку на Кубу можно считать завершенной.
Бинокль был в матовым металлическом корпусе. Все происходящее в яхт-клубе резко приблизилось. Зрители заполняли два уровня патио. На сцену поднималась группа женщин в желтых юбках и шарфах, в это время паузу заполняли музыканты. Барабанный ритм, сопровождаемый свистками и звоном колокольчиков, он был отчетливо слышен даже на «Гавилане». Аркадий навел бинокль на высокого мужчину с авиаторскими очками, стоящего на трибуне. Это был друг Эрасмо, человек, который накануне в паладаре поднял тост за яхт-клуб «Гавана». Аркадий навел бинокль на сидящих гостей. В первом ряду на почетном месте стоял пустой стул. Рядом сидел человек с седой бородой, который выглядел, как если бы он раньше был большим, но с тех пор сжался в жесткой зеленой оболочке отглаженной камуфляжной формы. На его лице было отстраненное выражение старика, глядящего на тысячу внуков, имена которых он уже не мог вспомнить.
Аркадий перевел взгляд на патрульный катер. К настоящему времени Офелия уже должна была выйти с кем-либо на связь, и хотя «Гавилан» низко осел в воде, Аркадий полагал, что он уже появился на радаре патрульного катера. Даже если Офелии не удалось ничего предпринять, «Гавилан» был в четырех сотнях метров от сцены. Либо катер, стоящий у причала, выйдет осмотреть «Гавилан», либо с другой стороны подойдет еще один патрульный катер. Аркадий был удивлен, что с «Гавиланом» до сих пор не связались по радио.
— Удивительно, как вы, Аркадий, сочетаете в себе склонность к суициду и ненасытное любопытство, — сказал О'Брайен. — Вы всегда должны знать, — почему, — и это отнюдь не принесет вам пользы. Когда вы вошли на борт, вы ведь понимали, что нечто подобное должно было случиться, но вам надо было самому убедиться.
— А потом постараться «накрыть» нас, — добавил Уоллс. — И уехать в блеске славы.
— Или оставить знак, — сказал О’Брайен. — Посмотрите на пляж, слева от сцены.
Аркадий повернул бинокль и увидел Офелию, пробиравшуюся через толпу зрителей. Он не заметил ее, когда она была в толпе. Полицейский значок был прикреплен к ее белому топу. Он ожидал, что она направится к патрульному катеру или к сцене. Вместо этого, она двигалась в противоположном направлении. Рядом с ней шагал Мостовой с неизменным футляром фотокамеры на плече.
— Чего вы хотите? — спросил Аркадий.
— У меня есть все, чего я хочу, — ответил О’Брайен.
— Не пропустите самое интересное, — подтолкнул Аркадия Уоллс.
Аркадий перевел взгляд на трибуну и увидел человека в авиаторских очках, несущего куклу размером с человека, с тростью и в красной бандане. Барабанщик помог ему посадить куклу в первом ряду, повернув ее лицо к человеку, сидевшему справа. Чанго и Команданте. Аркадий сфокусировал бинокль на бандане куклы и трости. Они отличались от тех, что он оставил на теле куклы в «Росите». Команданте пристально оглядел куклу и перевел взгляд на своего друга в авиаторских очках. Тот рассмеялся шутке Команданте и отступил со сцены к толпе у трибуны, где к нему присоединился доктор Блас, слишком энергичный, чтобы продолжать оставаться в тени. Аркадий вновь сфокусировал бинокль на голове Чанго, залатанной и перекрашенной, но с теми же грубыми чертами лица и блестящими глазами.
— Это же убийство, — сказал Аркадий.
— Прошу прощения, не просто убийство, — ответил О’Брайен. — Это уничтожение индивидуума, который пережил больше покушений, чем кто-либо еще за всю историю человечества.
— И это заслуживает уважения, — добавил Уоллс.
— Давайте признаем, — сказал О'Брайен, — смерть этого человека — единственное преступление здесь, заслуживающее какого-либо интереса. Вы можете украсть хоть пять долларов, хоть миллион, но пока он жив, это все жалкие мелочи. Потому что вы никуда не денетесь со своей добычей. И потом, здесь все принадлежит ему.
— Вы можете остановить это, — сказал Аркадий. — Пока еще вы не совершили никакого насилия своими руками. Я знаю, смерть Приблуды была несчастным случаем.
— Вот видите, мы говорили вам, что никто его пальцем не тронул, — сказал Уоллс. — Мы понятия не имели, куда исчез Сергей.
— Но мы уже не можем остановиться, — сказал О’Брайен. — За последние сорок лет только одному поколению кубинцев знаком вкус независимой мысли, одна группа имеет опыт сражений на поле боя и умеет действовать в большом мире. В кубинской армии двести сорок генералов, а армия становится все меньше и меньше. Как вы думаете, куда они пойдут, что они будут делать? Это их расцвет, их единственная возможность.
— Их время бросить кости?
— Да.
— И все они заказали лобстеров.
О'Брайен одобрительно улыбнулся Аркадию и поднял свой бинокль:
— Правильно, это было голосование. Никто из них не отказался участвовать в этом.
Концерт продолжался. Золотые юбки и смуглые ноги танцовщиц мешали разглядеть почетного гостя, сидевшего в первом ряду. Его зеленая фуражка, казалось, давила на него, как митра епископа. Грубо вылепленное лицо Чанго слегка склонилось, стеклянные глаза ярко блестели в свете прожекторов. Сбоку от сцены человек в авиаторских очках наклонился, чтобы пожать чью-то руку. Эрасмо. Мрачный и усталый, механик поднял бледное лицо и посмотрел в сторону «Гавилана», хотя Аркадий знал, что яхту не видно с берега.
Еще несколько фигур выскользнули из-за последних рядов трибуны. Аркадий узнал их, накануне он видел их всех в паладаре. Первые ряды казались завороженными мельканием юбок, вкрадчивым ритмом барабанов, усиленным динамиками, разносящими эхо по всему клубу. Голова Чанго тяжело склонилась к бородатому человеку справа. «Этой стороной к противнику», — вспомнил Аркадий. Без сомнения, военная форма Команданте так плохо сидит на нем отчасти из-за бронежилета, который мог бы остановить мелкокалиберные пули, но не направленный взрыв динамита. Аркадий догадался, что заряд не содержал осколочных элементов. Они не хотели устраивать бойню, только эффективный ограниченный круг действия. А кто был большим экспертом по взрывам, чем Эрасмо?
