— И несмотря на такие дарования, Штейн получила должность замминистра? — удивился Юханссон.
— Вот именно! Единственное разумное объяснение — правительство или кто-то в правительстве, но на очень высоком уровне, решили щелкнуть военных по носу.
— Значит, ты так ставишь вопрос, — неопределенно высказался Юханссон.
Уж я-то прекрасно понимаю, как именно ты его ставишь, подумал он.
Когда после обычных незначительных вопросов и заключительной болтовни совещание закончилось, Юханссон поблагодарил всех за проделанную работу и пожелал хорошо провести выходные.
— Езжайте по домам и отдыхайте, — сказал он. — В понедельник соберемся и попытаемся наметить план действий.
Вид у него при этом был приветливый, но в достаточной мере начальственный.
Он отвел Хольт в сторону и попросил ее составить резюме по важнейшим пунктам и проследить, чтобы прокуратура получила материал как можно быстрее, самое позднее — на следующий день.
— А потом можешь отдыхать, как и все. У тебя же маленький сын?
— Не такой уж маленький, — пожала плечами Хольт. — Скоро семнадцать.
— И меня он, разумеется, ненавидит, поскольку я вступил с ним в конкурентную борьбу за мамино время.
— Не думаю, — ответила Хольт. — Если бы он знал, чем мы тут занимаемся последнее время, ты стал бы его кумиром.
— Вот как! — Юханссон вспомнил, что и ему давно надо бы позвонить своему собственному сыну, хотя у балбеса уже есть невеста и намечается ребенок. — Но у тебя же есть какой-нибудь мужчина?
Юханссон решил проявить человеческий интерес к делам сотрудников: он должен налаживать дружеские, доверительные отношения с подчиненными, тем более что делать ему все равно нечего.
— Нет. — Хольт слабо улыбнулась. — Я, как и Хелена Штейн, давно живу одна.
— Так пойди в кабак и сними кого-нибудь, — без всякого намека на сентиментальность заявил Юханссон. — Не так уж это трудно.
На ужин к Юханссонам были приглашены лучший друг Ларса Бу Ярнебринг с женой. Вечер прошел, как всегда, очень приятно. Когда гости ушли, Пиа почти тут же уснула, положив голову на правое плечо мужа. Он обнял ее левой рукой.
Интересно, послушалась ли Хольт его совета — снять парня в кабаке? С этой мыслью уснул и он.
38
Понедельник, 10 апреля 2000 года
В выходные Юханссон занимался самыми разными вещами, главным образом изучал биографию государственного секретаря Хелены Штейн, составленную Лизой Маттеи. Закончив, он понял, что целиком и полностью с ней согласен: если бы Маттеи и в самом деле взялась писать роман и потерпела неудачу, свалить на отсутствие материала ей бы не удалось.
Но ведь и фантазия тоже важна, подумал Юханссон, без фантазии книгу не напишешь, она так и останется журналистской историей, пусть даже интересной… Только фантазия превращает факты в мысли и вдыхает в персонажей жизнь. Что там истина, а что ложь — какая разница? Разве самые великие, вечные истины не стали таковыми исключительно благодаря человеческой фантазии?
Все эти и подобные им рассуждения настолько подняли его настроение, что он решил вознаградить себя еще одним стаканом красного вина на сон грядущий. Жена отправилась к подруге и предупредила, что вернется поздно, так что у него не было никакой необходимости сидеть и ее дожидаться.
Хорошее настроение не улетучилось даже в понедельник утром, и он был очень этому рад, поскольку в начале рабочего дня ему предстояло встретиться с прокурором СЭПО, а для такого разговора он должен был быть в форме.
— Что скажешь? — спросил Юханссон прокурора, который то и дело вздыхал и ерзал на своем стуле за огромным письменным столом.
— Слишком много самых разных и неприятных совпадений, — ответил прокурор с весьма озабоченным видом.
— В том-то и дело, — сердечно поддержал Юханссон.
Так всегда бывает, когда начинаешь копаться в совпадениях, подумал он. Все разные и все неприятные.
— Нет-нет! Всего этого не хватает на более или менее обоснованные подозрения против нее. Об этом и речи нет! — поспешно сказал прокурор, подняв для убедительности обе ладони, словно отталкивая только что зародившееся в пространстве перед ним необоснованное подозрение. — До этого далеко. Очень далеко. Я попытался сейчас оценить улики, и прямые, и косвенные, как мы это обычно делаем, по отдельности и в сочетании… Нет, единственный разумный вывод — этого недостаточно. Это совершенно очевидно!
— Мы пришли примерно к такому же заключению, — поддакнул Юханссон.
— Единственно разумному. Разумеется, мы не можем пройти мимо альтернативных версий убийства. Я имею в виду, что все могло произойти и без участия Штейн.
— Как ты себе это представляешь? — невинно спросил Юханссон, хотя прекрасно знал, что сейчас услышит.
— Ну… вспомни хотя бы свидетельство комиссара Бекстрёма. У него совершенно иная точка зрения, нельзя же сбросить со счетов его мнение, ведь именно он руководил следствием.
— Да, конечно… руководил.
— Бекстрём — очень опытный полицейский, — сказал прокурор. — Знаешь, этакий старый филин…
Юханссон одобрительно покивал, он не ожидал такого развития разговора — прокурор его удивил.
— Это точно: из настоящих старых филинов, — с максимальной доступной ему теплотой подтвердил Юханссон. Филин и есть филин, подумал он. — Гомосексуальный след, безусловно, заслуживает внимания.
Если иметь глаза на затылке, как у тебя, ехидно подумал он.
— Как ты смотришь на то, что мы спишем это дело? Против Штейн?
— Спишем как полностью несостоятельное.
— И следствие, которое твои ребята провели — между прочим, образцовое следствие, я специально подчеркиваю — образцовое, — останется в этих стенах. — Бодрости у прокурора заметно прибавилось.
— Конечно-конечно, — согласился Юханссон. — В противном случае это будет чистой воды оговор. — Как быстро ты сможешь подготовить все бумаги?
И тогда я поговорю со своими, решил он.
— А когда ты хочешь их иметь?
— Лучше всего прямо сейчас.
Если ты начнешь вилять, я удушу тебя собственными руками, подумал Юханссон.
— После ланча, — осторожно предложил прокурор. — Мне понадобится несколько часов — ну, сам знаешь, отточить формулировки, — и во второй половине дня ты получишь заключение.
— Договорились, — согласился Юханссон.
Лучше бы ты ничего не оттачивал, подумал он. Обрежешься!
— Сожалею, — сказал Юханссон час спустя на оперативке. — Прокурор наотрез отказался принять дело. Перепугался до смерти, бедняга.
