смартфона, нога принадлежала Ивану – молодому человеку, работавшему на семью Король. Меньше недели назад здесь же он сопровождал Ирину, Андрея и Сыскаря на встречу со своими хозяевами. А теперь лежал в прихожей с разорванным горлом и в луже крови. В памяти Сыскаря услужливо всплыла картинка. Одна тысяча семьсот двадцать второй год. Ночь. Подмосковная усадьба князя Василия Лукича Долгорукова. Они с Симаем входят в темную прихожую и почти сразу натыкаются на труп Катерины, кухарки. А потом, на втором этаже, еще на один труп… Отставить, сказал он себе. Думай о том, что видишь сейчас. Это полезнее.
Держа наготове пистолеты и подсвечивая себе путь смартфонами, они быстро и бесшумно поднялись на второй этаж. Три двери. Налево, прямо и направо. Спальня. Им нужна спальня Николая и Стефании. Где еще могут быть супруги ночью, если не в спальне? Какая дверь?
Едва слышный шорох, шелест. И тут же:
– Не-ет! Это не ты!! Я не верю!!!
Женский крик, полный жалости и боли. Из-за дверей прямо перед ними. Они распахнули дверь и ворвались в спальню.
Здесь было относительно светло от горящих на стене двух бра. Не так, чтобы спокойно читать или попасть ниткой в иголку, но достаточно, чтобы не чувствовать себя слепым кротом на солнечной лужайке. За долю секунды Сыскарь оценил обстановку. Трое в спальне. Мужчина и женщина полусидят на широкой кровати. Женщина прижимается к мужчине, тот обнимает ее одной рукой. Другая прижата ко рту, словно сдерживает рвущийся наружу крик. Глаза у обоих широко раскрыты. Это Николай и его жена Стефания. Третий стоит перед кроватью спиной к ним, укрытый, словно плащом, широкими кожистыми крыльями…
Оскаленное, обожженное до неузнаваемости лицо повернулось к ним. Лохмотья сгоревшей одежды на теле. Остатки спаленных волос на голове. Кожа сплошь в черных и алых пятнах ожогов. Глаза, отливающие алым. И длинные белые идеальной формы клыки.
– А-кха! – радостно прокаркало существо, некогда звавшееся Богданой. – Сами пришли. Это хорошо. Значит, сначала я убью вас.
– Это вряд ли, – сказал Сыскарь и выстрелил навскидку.
Серебряная пуля калибром девять миллиметров, освященная в церкви Покрова Пресвятой Богородицы, что на улице Славянского Братства, вошла вапирше точно в лоб. Отстав на восьмую часть вздоха, вслед за Сыскарем выстрелил Симай, и его пуля пронзила Богдане сердце. Уже мертвое, но еще не знающее об этом тело было отброшено назад, попыталось взмахнуть крыльями, чтобы удержаться на ногах, и это ему почти удалось, но обе «беретты» выплюнули одну за другой еще шесть серебряных смертей. Все в цель. Вампирша зашаталась. Ее колени подогнулись. Крылья за спиной бессильно поникли. Клыки втянулись.
– Ма-ма, – едва слышно прошептали черные губы, и мертвое тело с глухим стуком свалилось на зеркальный паркет.
И тогда Стефания закричала по-настоящему…
Эпилог
Перед тем как отправиться в аэропорт, они зашли проведать Кирилла в клинику Анатолия Витальевича. Храбрый исследователь аномальных явлений шел на поправку. Он уже полулежал, опираясь спиной на подушки, и увлеченно тыкал пальцами в планшет.
– Улетаете? – спросил, глядя при этом только на Ирину.
– Нам здесь больше нечего делать, – сказал Сыскарь. – А ты выздоравливай. Извини, что втянули тебя во всю эту бодягу.
– Что вы, эта бодяга – самое лучшее, что было в моей жизни. Я вам благодарен, – он по-прежнему смотрел на Ирину.
– Псих, – сказал Симай. – Что и требовалось доказать. А? – он посмотрел на Сыскаря.
– Точно, – подтвердил тот. – Как и мы. Ладно, Кирилл, бывай. Может, еще увидимся. Ир, ждем тебя на улице.
– Хорошо, – сказала Ирина. – Я быстро.
Они вышли из дверей клиники и присели на лавочку, неподалеку. Светило солнце. По синему небу низко и быстро проплывали лохмотья белых облаков. Ветер был холоден и чист. Вовсю пахло осенью.
– Что дальше, напарник? – спросил Симай.
– Хороший вопрос, – сказал Андрей. – Ты вообще понимаешь, что с нами произошло?
– А что тут понимать? Поимели нас как хотели. И вампиры, и этот… бессмертный, – кэдро мулеса сплюнул в сторону. – Меня даже лове не греют, что мы получили за работу. Веришь?
– А то. Хотя все по-честному. Богдану-то мы нашли, верно? А бонусом еще и сына матери вернули.
– Положим, он сам себя вернул, – сказал Симай. – Мы – так, подсобили слегка. Что до Богданы…Лично мое цыганское сердце просто разрывается от жалости.
– Кто бы нас пожалел, – сказал Сыскарь.
– Ты, о чем?
– А ты подумай.
Оба замолчали. Лавочка была удобная, с высокой спинкой, нагретая осенним солнцем. Андрей откинулся, прикрыл глаза, подставил лицо теплым лучам. Резко, остро пришло ощущение, что эта минута покоя здесь, в древнем Княжече, на деревянной лавочке возле частной клиники в самом конце теплого и красивого сентября, возможно, последняя перед долгим периодом больших тревог и опасных трудов, которые закончатся неизвестно чем. Очень хочется надеяться на лучшее. Но будем честны – шансов мало. Их, можно сказать, нет вовсе. Потому что люди, узнавшие столько, сколько знали теперь он, Симай, Ирина и Кирилл, долго не живут (о Яреке, Леславе и остальных, оставшихся за чертой, говорить нет смысла – врата уже закрылись на очередные сто двадцать лет). Не живут, если, конечно, не соглашаются на сотрудничество с теми, о которых они так много узнали. В данном случае, с бессмертными. Точнее, с одним бессмертным. Кожевниковым. Думать, что он мог погибнуть в пожаре – глупо. Сейчас наверняка уже поменял фамилию, документы и место проживания. Его вообще трудно узнать, как трудно бывает узнать в юноше на пожелтевшем фото девяностолетнего старика. Но ему нас и узнать, и найти легко…
– Мы так и не дали ответа, – сказал Симай. – Мы так и не дали ему ответа. А он его захочет получить.
– Обязательно захочет, – сказал Сыскарь. – В чем-чем, а в этом лично у меня нет ни малейших сомнений.
– Твою мать, – произнес Симай. – С кем мы связались?
– Всего лишь с одним из самых могущественных и безжалостных людей на земле, по сравнению с которым крестные отцы мафии, наркобароны и президенты – дети в коротких штанишках, – ответил Андрей. – И он от нас точно теперь не отстанет. Как бы мы этого ни желали.
– Ну, чуток времени у нас есть, – беспечно заметил Симай.
–
