мужчина заявил, чему был он случайным свидетелем.
— У меня даже сохранилась магнитофонная пленка. Если хотите, я готов передать ее вам.
— Магнитофонная пленка?! — воскликнул Бартош, и глаза у него загорелись. — Откуда она у вас?
— Да это я так, для пробы, что ли… Старшина у нас как — то говорил, хорошо бы, мол, все важные донесения и сообщения записывать на пленку. А у меня под рукой как раз оказался случайно магнитофон. Правда, дело мне не показалось важным… Сейчас найду пленку, она где — то здесь… А магнитофон старшина унес — купил для сына, к окончанию гимназии.
Наконец сержант отыскал пленку на самом дне ящика стола.
— Я возьму ее, — сказал Бартош, — А вам дам расписку.
— Ну, вот еще! На кой шут она мне? Все равно это, так сказать, неофициальная запись. Забирайте ее. Может, пригодится вам.
Возбужденный Бартош поспешил на автобусную остановку.
Войдя в квартиру, он даже не разулся, не помыл руки, хотя это было неписаным правилом, когда он возвращался домой. Но сейчас его в первую очередь интересовала магнитофонная запись.
«Я хотел бы предупредить вас… Я только что был свидетелем ссоры между мужчиной и женщиной на углу улицы Резчиков. Мужчина угрожал женщине. „Я прикончу тебя, Маргит, — говорил он. — Больше терпеть я не могу…“»
В общем, слово в слово все то, что записал Иштван Надь в своем донесении… Все то же самое, и, однако, кажется, что — то еще сверх того… Но что именно? Что?
Бартош включил обратную перемотку, потом стал слушать все сначала. Он даже не столько следил за текстом, сколько вслушивался, что зафиксировала пленка. Вот, сразу же после первых слов, послышался гул мотора. Можно предположить, что неподалеку остановка автобуса. Потом донеслись звуки рояля. Да, вполне отчетливые: кто — то играл пьесу Бетховена «Элизе». Чувствовалось, что играли не очень — то опытные руки. В одном из аккордов играющий взял неправильную ноту. Явно кто — то начинающий разучивал на рояле эту пьесу… Вот щелкнуло — говоривший положил трубку.
Бартош, наверное, в десятый раз прослушивал пленку, стараясь главным образом уловить посторонние звуки: гул мотора, игру на рояле. Потом стал вслушиваться в голос звонившего и пришел к выводу, что человек говорил как — то неестественно, возможно, через носовой платок… Но почему? Если им руководило желание помочь, тогда зачем ему понадобилось таиться, менять голос? Ведь он совершенно спокойно мог бы назвать себя. И почему этот человек никак не дал о себе знать в ходе расследования? Ведь из газет он, наверное, узнал, что муж убитой арестован. Вполне естественно было бы явиться в милицию и рассказать о том, что слышал собственными ушами. Ему можно было бы устроить очную ставку с Добровичем… Но он скрывается. Почему? Кто тот человек, что звонил по телефону? И еще одна любопытная деталь: он заявил, что «только что был свидетелем ссоры», хотя ссора, по-видимому, произошла в дневные часы. Почему же он не сообщил о ней сразу? Почему только в шесть часов вечера? Тут нечто кроется!
— Ну — ка посмотрим, что у меня есть, — пробормотал Бартош и открыл свой блокнот. — Итак, существует человек, позвонивший по телефону, его мы должны найти. Задача почти неразрешимая… Нужно установить также, есть ли связь между телефонным звонком неизвестного и убийством. Вполне возможно, что да. И, может быть, звонивший и есть убийца?
Зазвонил телефон.
— Говорит доктор Салаи, — послышался в трубке не очень любезный голос. — Что случилось? Что — нибудь важное? — одним духом выпалил милицейский врач.
— Прежде всего прошу прощения, что я так поздно вас побеспокоил… Речь идет о деле Добровича. Он обвиняется в убийстве жены. Во время предварительного следствия, проводившегося милицией, подозреваемый признался в этом. В судебном же заседании отрицал свою вину. Вы, наверное, знаете, что дело возвращено на доследование. И у меня предположение, что убийца не он. Я хотел бы неофициально, ну в порядке дружеской консультации, выяснить некоторые вопросы. Когда мы могли бы встретиться?
— Загляните ко мне завтра вечерком, на чашечку кофе. И мы поподробнее поговорим. Согласны?
— Большое спасибо. Непременно воспользуюсь вашей любезностью.
Появляется Кондор
Бартош проснулся рано и первым делом снова включил магнитофон. Уже не следил за словами, а вслушивался только в фон. Он решил, что шум мотора принадлежит не автобусу, а грузовику. К звукам фортепьяно примешивались еще какие — то щелчки или простукивания. То ли телефонные помехи, то ли посторонние звуки. Словно кто — то невдалеке от говорившего забивал гвозди в стену — глухие постукивания: одно… другое… третье… Потом — тишина. И детский плач… Да, довольно отчетливо слышен — хотя вчера он и не обратил на это внимания, — плач ребенка.
— Ну что ж, подытожим, — сказал Бартош, садясь к столу, как был, в пижаме. — Кто — то звонил по телефону. Окно было открыто — день стоял жаркий. Этот кто — то звонит в милицию и, сообщая о разыгравшейся ссоре, сознательно старается изменить свой голос. Почему? Разве только если ты сам преступник и телефонный звонок — попытка добыть себе алиби?.. Так или иначе неизвестный, стоя у открытого окна, позвонил в милицию.
В этот момент кто — то в соседней квартире что — то прибивал, неподалеку плакал ребенок и — тоже по соседству — играли на рояле. Игра фортепьяно — непрофессиональная, человек только учится играть. Звуки рояля могли доноситься и из соседнего дома, и из верхней или нижней квартиры.
Бартош быстро побрился, принял душ и оделся. Потом взял телефонную книгу и стал искать номер телефона мастерской «Кордона». Нашел и начал было набирать номер, но передумал: «Нет, лучше зайти в мастерскую!»
Директор встретил его не очень радушно.
— Мы уже рассказали об этом печальном случае все, что нам было известно, — пожал он плечами. — Что бы вы хотели еще узнать о бедной Маргит Добрович? Чем можем мы помочь?
— Мне хотелось бы спросить кое — что у ее товарищей по работе. Если разрешите.
— Я вам нужен при этом?
— Спасибо, думаю, что нет.
В одной комнате с Маргит, в цехе заготовок, работал Имре Варга. Бартош помнил его показания, занесенные в протокол. Ничего интересного о своей сослуживице он не сообщил. И сейчас Варга только хвалил ее.
— Они часто ссорились с мужем? — спросил Бартош.
— Не знаю. Маргит никогда мне об этом не рассказывала.
— И вы даже не знаете, что в дни, предшествовавшие убийству, она не жила вместе с мужем?
— Нет, не знаю.
