— Я должен уйти, — повторил Феррис, пятясь к двери. — Когда вы посмотрите запись, то поймете почему. Это должны показать по «Аль-Джазире».
— Мы сами решим, — сказал Хасан.
Он отдал кассету второму мужчине, и тот включил небольшой телевизор, стоявший в крошечной гостиной. В нем был встроенный кассетный видеоплеер. Через пару секунд они вставят кассету в плеер, и на экране появится изображение. Феррис понял, что у него больше нет времени.
— Я должен уйти, — повторил он. — Сейчас.
Хасан встал позади Ферриса, загородив собою дверь. Вот оно, подумал Феррис. Он украдкой глянул на окно. Внизу магазин, вспомнил он. Вроде бы там есть тент над входом.
— Включай, — сказал Хасан.
Помощник вставил кассету в плеер, и на экране появилось дрожащее изображение.
Феррис побежал, повинуясь инстинкту. Не обращая внимания на израненную ногу, изувеченные мышцы и страх, кольцами боли сжимающий его конечности и суставы. Развернувшись спиной к окну, он с размаху прыгнул спиной вперед, стараясь прикрыть голову руками. Оконная рама затрещала и сломалась, Ферриса осыпал дождь осколков стекла, тысячами игл впиваясь в его кожу. Мгновение он словно плыл в воздухе, не зная, ударится его тело о булыжник мостовой или о мягкую ткань тента. Мгновение. В следующее мгновение он почувствовал пружинящий удар о раму тента, достаточный, чтобы смягчить падение. И оказался на земле.
Стоящие на улице люди кричали, показывая на него пальцами. Феррис не понимал почему, пока не коснулся рукой затылка, а потом посмотрел на руку. Она была в крови. У него еще пара секунд, а потом Хасан и его помощник выскочат на улицу в погоне за ним. Он попытался встать, пошатнулся, но удержал равновесие. И побежал по улице настолько быстро, насколько это позволяла ему искалеченная нога. Люди продолжали кричать, но ему было плевать на это. Самое лучшее, что может с ним произойти, — это если его арестует сирийская полиция. Но ее не было.
Подбегая к воротам Баб-Тума, Феррис вдруг понял, что Хасан и его помощник не гонятся за ним. Где же они? И тут он понял. Когда Феррис прыгнул, они только начали смотреть запись. Их загипнотизировал вид Сулеймана: потрясенного, оглушенного и парализованного. Ядовитая пилюля коснулась первого узла. Теперь яд продолжит распространяться по всем нервам и сосудам, пока не достигнет центра. А затем огни начнут гаснуть, система даст задний ход и зачахнет.
Водитель ждал Ферриса на том же самом месте. В багажнике у него нашлось полотенце, и Феррис стер кровь. Инстинкт подсказал ему, что надо держаться подальше от сирийских госпиталей, как и от американского посольства. Он приказал водителю ехать во французское посольство, самое красивое и современное во всем городе. На входе в посольство он объяснил французскому офицеру, что ему надо встретиться с начальником отделения Генерального Управления внешней безопасности. Может, вид крови, а может, исполненный абсолютной решительности взгляд Ферриса заставил француза впустить его внутрь, за массивную дверь посольства. Он связался с начальством. Спустя минуту пришел человек из ГУВБ, вместе с медсестрой. Они отвели его в посольский госпиталь, промыли ему раны и вызвали врача. При падении Феррис сломал два ребра, а еще пришлось наложить больше сорока швов на порезы. На самом деле ему повезло. Феррис отчасти объяснил, что с ним произошло. Не слишком много, но достаточно для того, чтобы начальник ГУВБ не выглядел глупо, заполняя свой отчет. Француз спросил его, почему он не обратился в американское посольство.
— Я в отставке, — с улыбкой ответил Феррис.
Француз понимающе улыбнулся.
Они предоставили ему машину с дипломатическими номерами и водителя для обратной дороги в Бейрут. Феррис с радостью согласился. Все кончено. Теперь у него только одна цель. Найти Алису.
Спустя сутки «Аль-Джазира» показала эту запись. Комментатор назвал ее «признанием предателя». Она смотрелась как публичная казнь через повешение. Может, и ужасающе, но глаз не отведешь.
К этому времени Феррис уже снова был у Хани, окруженный заботой и под защитой. Он даже не стал смотреть трансляцию. Пусть «признание» Сулеймана сделает свое дело. Пусть позор и чувство вины пронзят весь мусульманский мир, пусть звучат оправдания и контробвинения, пусть говорящие разражаются громкими тирадами, злорадствуют или просто ищут, куда спрятаться. Это займет не один день и даже не одну неделю. Пройдут годы, прежде чем террористическая сеть оправится от воздействия этого яда. Потому что если движение не может верить Сулейману, возвышенному архитектору джихада, то оно не может верить никому.
Глава 37
Первые дни они чувствовали себя неловко. Оба не хотели говорить слишком много из страха, что это вызовет бурю чувств и разрушит всякий шанс на счастливую жизнь. Они были очень деликатны друг с другом, как хорошая семейная пара, которая имеет чувство такта, достаточное, чтобы не расспрашивать друг друга о прошлых влюбленностях. Феррис пообещал, что развенчает всю ложь и будет жить, полагаясь только на правду, но это оказалось нелегко. Он прожил жизнь, в которой почти все оказалось ложью. Речь была скорее о том, чтобы начать все сначала, а не переписывать прошлое. Похоже, Алиса это понимала. У нее тоже хватало секретов, загадок, наполнявших ее жизнь в Иордании, таких, в которых она не могла окончательно признаться не только Феррису, но даже себе самой.
Они встретились в госпитале в Триполи. Алиса ждала там Ферриса все то время, что он отсутствовал. Когда она в первый раз вошла к нему в палату, Феррис разрыдался. Он не собирался вести себя подобным образом, но ничего не мог с собой поделать. Он попытался объяснить Алисе, что произошло, но потом сдался. В ответ она просто крепко обняла его. Она увидела синяки на лице и на шее. Взяла в руки его искалеченную ладонь и увидела, что на ней нет одного пальца, а другой забинтован. Все остальное она и сама могла хорошо представить. Феррис не стал рассказывать ей про последнюю схватку в Дамаске. Расскажет позднее, если расскажет вообще.
Хани предоставил им машину с водителем, и они вышли наружу, в сияние зимнего ливанского солнца. На горе у них за спиной лежал снег, а впереди искрилась чистейшая голубая вода. Эта чистота солнца и воды, казалось, смыла с них часть грязи в то же мгновение, как они вышли на улицу. Феррис решил отправиться в мечеть в Триполи, где, по словам Хани, его прадед был шейхом. Он хотел увидеть ее. Он показал Алисе каменный дом, где родился его дед, и она просто улыбнулась, будто уже знала, что он тоже был мусульманином.
После полудня они поехали на юг, обратно в закопченный изумруд Бейрута. Хани забронировал им номер в «Финикии» с видом на залив и заснеженную гору позади него. Алиса повесила на дверь табличку «Не беспокоить». Они начали медленно раздевать друг друга. Алиса изо всех сил старалась не касаться его ран. Она отвела его к кровати, и они легли. Они долго лежали, не начиная заниматься любовью, просто касаясь друг друга и вспоминая, позволяя любви и желанию вернуться к ним. Он ждал ее. Начать должен был не он. Пусть она сама возьмет его. И она сделала это.
