можно охарактеризовать фразой из «Коней привередливых» Владимира Высоцкого: «Так что ж там ангелы поют такими злыми голосами?!» Далее, утверждая, что мы живем в иллюзии, альбом переходит на восточную терминологию индуистского характера, показывая, что задача человека – разрушить окружающий его кошмарный обман, отказаться от опутывающей его социальной лжи и фальшивой религиозности, родиться вновь духовным рождением, стать аватаром, маской безличного Абсолюта.
Такое прочтение альбома не волюнтаризм, и это несложно обосновать, показав, что основные его темы (мир и жизнь – иллюзия; монотеизм – зло; спасение – в единстве со Вселенной) часто встречаются и в других произведениях дуэта. Например, в композиции «Black Sun» с «Aion» (1990) Перри поет:
Дайте мне 69 лет,
Еще один сезон в этом аду.
Насколько я могу судить,
Все это секс и смерть.
Подобно Прометею, мы связаны,
Прикованы к скале дивного нового мира,
Нашего богом забытого удела.
Вновь мир – ужасная тюрьма, а человек в ней – связанный бог. Название «Черное солнце» тоже символично, в этой главе мы говорили о его алхимическом значении, отсылающем к стадии nigredo. То же и в песне с их первого сборника «A Passage in Time», начинающейся словами:
Послушай, дитя, постарайся понять:
В окружающем мире все не так, как кажется,
Здесь мечты покупаются и продаются за определенную цену,
Правда – это бремя, которое нужно хранить всю оставшуюся
жизнь…
А завершается:
Плыть на серебряных крыльях
Сквозь эту бурю, какую удачу может принести любовь.
Снова в моих объятиях любовь прежнего золотого века.
Здесь также связка: мир – иллюзия, спасение – в золотом веке, классическом космотеистическом образе циклического времени.
Но где же указания на то, что причина бедственного состоянии мира кроется в монотеизме? На самом деле свидетельств таких немало, но лучше всего проиллюстрирует эту мысль песня из альбома 1993 года «How Fortunate the Man With None». Текст песни построен на редкость удачно. Перри рассказывает три истории. Первая – о царе Соломоне, мудрейшем человеке на земле, на закате жизни проклявшем час своего рождения527. Вторая – о великом Цезаре, воскликнувшем перед своей насильственной смертью: «И ты, Брут?» Третья – о Сократе, который никогда не лгал и выпил яд по приговору суда. Каждая из историй завершается частной моралью, но общая мораль всей песни такова:
Здесь можно видеть трех уважаемых людей,
Соблюдавших Богом установленные законы.
Но только Он не обращал на них внимания
…
Это страх Божий привел нас к такому состоянию,
Как счастлив тот, у кого его нет.
Конец песни не лишен скрытой отсылки. Как известно из Ветхого Завета, «Начало мудрости – страх Господень» (Притч 1: 7), страх Божий является фундаментом благочестия всех трех авраамических религий, отрицание его – имплицитное отрицание и их наследия.
Но какое религиозное мировоззрение предлагает Dead can Dance? Чисто ли индуистское, как можно заключить из композиций второго альбома? Очевидно, что нет. Даже сама работа со звуком показывает, что дуэт соединял в себе всевозможные мотивы культур разных стран света: католические, балканские, греческие, африканские и т. п. Это смешение тоже связано с идеологией космотеизма – пронизывающего все живое безличного божественного духа, с которым может и должен соединиться человек, разорвав окружающую его иллюзию, апофеозом которой является современный мир. Некоторые замечания Джеррард из интервью, сделанного для документального фильма о ней, выдают именно такое мировоззрение. В частности, о своем отношении к пению она говорит, что самое лучшее в нем – «петь на вершине голоса и чувствовать себя частью Вселенной, частью всего». Интереснейший пример, подтверждающий эту идею, – песня Перри «Song of Dispossessed» c последнего перед распадом группы альбома 1996 года «Spiritchaser». Ее текст стоит привести полностью:
Река глубока, а дорога длинна,
Наступает рассвет, и я хочу вернуться домой.
Проснулся сегодня утром и обнаружил, что языки моего народа связаны,
А в моих снах им давали книги, чтобы отравить разум.
Река глубока, а гора высока,
Сколько еще времени до другой стороны?
Мы – их строительный материал, их кирпичи и глина.
Их золотые зубы отражают как наши радости, так и нашу боль.
Река глубока, а океан широк,
Кто научит нас расшифровывать знаки?
Земля – наша мать, она научила нас принимать свет,
Теперь Господь – хозяин, и она страдает от вечной ночи.
Ты заткнул мне уши,
Ты вырвал мне глаза,
Ты отрезал мне язык,
Ты кормил меня ложью,
О, Господи!
Если бы не заключительные строки, текст вполне можно было бы воспринимать как социальную критику положения чернокожих рабов и индейцев в ситуации колонизации, что логично, ведь альбом как раз и ориентируется на этнические мотивы. Но последние строки указывают на мировоззрение, в котором мать-земля страдает из‐за того, что христианский Бог стал ныне хозяином. В тексте Бог обозначается словом master, как хозяин раба, что дает двойную отсылку к христианам, считающим себя рабами Господа, и к обращению жестокого рабовладельца с рабами. Кроме того, название песни можно понимать двояким образом: «Песня ограбленного» или «Песня избавленного от одержимости». В христианской традиции одержимый всегда понимается как человек, в которого вселился злой дух, и никак иначе. В космотеистических системах, как мы видели это на примере Дерен, одержимость понимается как благо, практика, связывающая людей с богами. В песне Перри лирический герой страдает от того, что пришествие христианства избавило его от возможности быть одержимым духами земли, прервало контакт со священным космосом. Кстати, такой же смысл носит строка: «Эта ночь наполнена криками / Обездоленных (dispossessed) детей в поисках рая» из песни «In Power We Entrust The Love Advocated» из первого альбома дуэта, ведь рай только и возможен в соединении со Вселенной.
Космотеистический настрой, локализующийся в уникальной гетеротопии музыкального пространства, создаваемого Dead can Dance, не содержится лишь в словах, но и не сводится только к музыке, сочетание того и другого придает проекту уникальность. Возможно, именно поэтому, когда после распада дуэта каждый из музыкантов занялся сольными проектами, творчество Перри превратилось в предсказуемую мизантропию528, а Джеррард сфокусировалась на звучании, что, правда, не помешало ей получить множество наград за музыку для кинофильмов, первыми из которых стали премии
