Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
— Из… извините меня… я…
Мэри-Энн разом положила конец моим мучениям:
— Я знаю, кто ты, Луи. Мне звонила Нелли. Очень странно, что мы с тобой встретились. — Потом добавила более ласковым голосом: — Луи, мой маленький Луи.
Я вытер выступившую на губах кровь и поднял глаза. Моя настоящая мать. Меня захлестывало волнение, я не мог говорить. Она вновь заговорила бесцветным голосом:
— Твой брат спит там, в глубине сада. Хочешь его видеть? У нас есть чай.
Я утвердительно кивнул. Она хотела помочь мне встать, но я отстранил ее и поднялся сам, расстегнув ворот рубашки. Я прошел на середину патио и раздвинул ветви растений. За ними я увидел несколько низких диванов, множество подушек и серебряный поднос с дымящимся медным чайником. На одном из диванов спал мужчина в длинной индийской рубахе. На его безволосом, белом как мел лице будто кто-то процарапал тоненькие морщинки. Он лежал в позе маленького ребенка, но казался старше мрамора, окружавшего его со всех сторон. Незнакомец походил на меня: те же следы вырождения на лице, тот же высокий лоб и усталые, запавшие глаза. Однако его телосложение не имело с моим ничего общего. Под тканью угадывались его невероятная худоба, его узкие плечи. На уровне грудной клетки виднелись очертания повязки, из вышитого выреза рубашки торчали волокна бинта. Фредерик Сенисье, мой брат, живущий от одной пересадки сердца до другой.
— Он спит, — прошептала Мэри-Энн. — Если хочешь, мы его разбудим. Последняя операция прошла очень хорошо. Ее сделали в сентябре.
У меня в памяти возникло лицо маленькой Гомун. Откуда-то из глубины поднялась щемящая тоска. Мэри-Энн говорила — и слова ее звучали так, словно внешний мир для нее давно перестал существовать:
— Только он может поддерживать в нем жизнь, понимаешь?
Я тихо спросил:
— Где находится блок?
— Какой блок?
— Операционный.
Мэри-Энн ответила не сразу. В нескольких сантиметрах от меня слышалось ее старческое дыхание.
— Внизу, в подвале дома. Никто не должен входить туда. Ты даже не представляешь себе…
— Когда он туда спускается?
— Луи…
— В котором часу?
— Около одиннадцати.
Я все смотрел на Фредерика, ребенка-старика, грудь которого вздымалась от неровного дыхания. Я не мог оторвать взгляд от повязки, выпиравшей из-под его рубашки.
— Как можно проникнуть в лабораторию?
— Ты сошел с ума.
Я уже успокоился. Мне казалось, что я чувствую, как по моим венам ровными толчками бежит кровь. Я повернулся и пристально взглянул на мать.
— Можно ли как-то проникнуть в этот чертов оперблок?
Мать опустила глаза и прошептала:
— Подожди.
Она прошла через дворик и через несколько минут вернулась, сжимая в руке связку ключей. Она сняла с кольца и протянула мне один-единственный ключ, глядя на меня ласково и потерянно. Я схватил железный стержень, потом произнес:
— Я вернусь сегодня вечером. После одиннадцати.
56
Мраморный дворец, полночь. Я спускался по ступеням, погружаясь в волны тяжелого густого запаха. Это был запах самой смерти, запах вытекавшей из тела жизни, запах мира теней, такой сильный, что казалось, он сам собой проникает в поры моей кожи. Кровь. Потоки крови. Я вообразил омерзительную картину: полотно, где на темно-красном фоне разбросаны розоватые волнистые линии, алые разводы, коричневые струпья.
Спустившись по лестнице, я наткнулся на дверь холодильной камеры, запертую на железный замок. Я воспользовался ключом, который дала мне мать. Снаружи было совсем темно. Однако я сразу узнал силуэт, скользивший вниз по ступеням. Зверь возвратился в свое логово. Тяжелая дверь отворилась. Стиснув в руке «Глок», я вошел в лабораторию своего отца.
Там было довольно прохладно. Мне сразу же стало понятно, в какое жуткое место я попал. Я очутился среди фотографий Макса Бёма. В помещении, отделанном кафелем и освещенном неоновыми лампами, был целый лес трупов. Они свешивались с острых крюков, воткнутых в их щеки, лицевые хрящи, глазницы, и зловеще поблескивали в белесом свете. Все это были трупы маленьких индийцев. Они тихонько покачивались и с легким скрипом поворачивались вокруг своей оси, показывая мне раны, нанесенные безумцем: вскрытые грудные клетки, многочисленные разрезы, исполосовавшие все тело, суставы, виднеющиеся в темных провалах мышц, торчащие головки костей… И всюду кровь. Ее высохшие потоки словно покрывали тела слоем лака. Неподвижные ручейки застыли на кожных покровах причудливыми узорами. Лица, торсы, промежности были забрызганы кляксами бурых чернил.
От холода и ужаса все волоски на моем теле встали дыбом. Я почувствовал, что моя рука сейчас сама начнет нажимать на курок. Я переложил указательный палец на ствол, в боевую позицию, потом заставил себя пройти еще несколько шагов, глядя во все глаза.
В центре комнаты, на выложенном кафелем столе были прилеплены к плиткам детские головы. На маленьких личиках, искаженных невыносимой болью, застыло последнее в их жизни выражение. Под глазницами виднелись широкие синие круги, словно ореолы страдания. Все головы были отрезаны у основания шеи. Я прошел вдоль длинного стола. В конце я обнаружил сваленные в кучу конечности. Темнокожие маленькие ручки и худенькие ножки лежали вперемешку, образуя отвратительные завитки. Их покрывал тонкий слой инея. Мое сердце металось в груди, как обезумевшее животное. Вдруг под этими жуткими обрубками я различил половые органы. Гениталии мальчиков, отрезанные у самого основания. Красноватые вульвы девочек, разложенные так, что они напоминали рыб. Я закусил губу, чтобы не закричать. Что-то теплое полилось мне в рот. Это вновь открылся мой свежий шрам.
Чутко прислушиваясь к малейшим звукам, я прошел еще дальше. За первой комнатой следовали другие, сменялись ужасные видения. В маленьких саркофагах лежали окровавленные куски плоти, медленно покачивались обрубки тел в саванах из инея. Я заметил несколько светящихся экранов, подвешенных под потолком. На них были изображения каких-то непонятных, чудовищных образований. Двойные сердца, сросшиеся, как сиамские близнецы, сразу несколько печеней и почек, вшитых в одно тело, словно брошенных на дно стеклянного сосуда. По мере того как я продвигался, температура понижалась.
Наконец я достиг последней двери. Она была не заперта. Я приоткрыл ее, и сердце забилось так, что грудь едва не разорвалась. Это была операционная, совершенно пустая. Посередине между стеклянными шкафчиками стоял операционный стол, освещенный белым светом выпуклой лампы. Стол тоже был пуст. Сегодня вечером никого пытать не станут. Я вытянул шею и огляделся.
Вдруг рядом послышался шорох, и я повернул голову. И в тот же миг ощутил жгучую боль в затылке. Пьер Сенисье кинулся на меня и вонзил мне в шею шприц. Я отпрянул и выдернул иглу. Слишком поздно. У меня потемнело в глазах. Я прицелился в Сенисье. Мой отец всплеснул руками, изображая испуг, и заговорил ласковым голосом:
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 93
