согласно и уверенно кивнул – и лишь потом осознал, в каком страшном преступлении обвиняет его полиция. Брат опешил:
– Что?! Вы хотите сказать, будто это я убил свою мать из-за наследства?.. – Николай побледнел, отшатнулся, и в какой-то момент Саше показалось, что он тоже упадет сейчас в обморок. И тон его высокопарных речей немедленно сменился: – нет-нет, уверяю, я этого не делал! Я, конечно, обижался на мать, сочувствовал Елене, злился на Дениса – но и только!.. Я бы никогда не посмел и подумать о таком! Елена, Саша, да скажите же!
Саша не знала, что сказать, а Леночка некоторое время глядела на своего мужа с той же смесью презрения и холода.
Она как будто что-то ждала от него. А Николай явно не понимал что.
– Это правда, он ни в чем не виноват, – в конце концов, молвила Елена чуть слышно. – Саша, возьми ребенка, пожалуйста.
Голос ее сел, но она прокашлялась, прогоняя хрипоту, устроилась на диване удобнее, вскинула голову и тотчас стала похожа на себя прежнюю. Гордую, уверенную, неприступную. И, ничуть не смущаясь, глядела господину Кошкину точно в глаза.
– Это все я. Не вижу смысла более отпираться. Это я убила Аллу Соболеву.
– Елена… – опешил брат. – Что ты такое говоришь?..
– Помолчи, пожалуйста, Николай, – не поворачивая головы, осадила она его. И ровным голосом продолжила. – Полагаю, раз вы принялись обвинять Николая, Степан Егорович, вам известно не так уж много. Да и то, что известно, вероятно, рассказала Саша? Так?
Подруга (подруга ли?) посмотрела вопросительно, будто это ее действительно волновало, и Саша, несмело оглянувшись на сыщика, попыталась оправдаться, оттого что остро почувствовала себя сейчас предательницей:
– Я сказала им про Крым, Елена… что тебя там не было. Я не могла не сказать, пойми.
Елена в ответ улыбнулась и ответила наставительно, как говорила обычно:
– Не унижайся оправданиями, Саша – ни перед кем, даже перед теми, кого любишь. И себя не вздумай винить. Если тебе станет легче, то я скажу, что не раскаиваюсь в убийстве твоей матери ничуть.
Сашу это и впрямь обескуражило. Как она может так говорить? Саша словно и не знала Елену никогда…
А та продолжала:
– Я росла сиротой, вы знаете, Степан Егорович. И с малых лет понимала, что рассчитывать могу только на себя. На свой ум, на свою силу, на свою обаятельность и красоту. Николай… это правда, все, что он сказал. Мы состоим в законном браке. Он проявил ко мне известный интерес, а я сочла его подходящей партией.
Саша услышала шумный почти мучительный вздох брата следом за этими словами и не устояла, чтобы спросить:
– Ты даже не любила его?..
И увидела заминку на лице Елены. Гордая и неприступная, она старательно отводила глаза и будто подыскивала нужные слова.
Степан Егорович, должно быть, тоже это заметил и, дабы не накалять обстановку, сказал:
– Это не особенно относится к делу, Александра Васильевна. – Он попросил Елену: – продолжайте.
– Да, я любила его, Саша… по крайней мере, тогда. Мне так казалось. Но, как вы верно заметили, Степан Егорович, это к делу не относится. – Прошлым летом я была счастлива и в какой-то момент вовсе полагала, что вытянула счастливый билет. Что отныне все пойдет как по маслу. Его семья была бы против, разумеется… я знала это, но считала, что Николай сумеет сказать им что-то… уговорить… уладить все. Он не смог. Николай попросил меня молчать пока что и дождаться, когда его мать умрет.
– Ну вот, теперь ты говоришь так, будто я во всем виноват! – опять вскочил Николай. – А я не прекращал тебя любить! Никогда! Даже сейчас. Как ты могла, Елена!..
На сей раз осадил его Степан Егорович, велев не встревать в разговор. Саша молча глотала слезы, не веря, что это происходит на самом деле, и зачем-то прикрывала маленькому Александру ушки – будто боялась, что он услышит и что-то поймет.
Елена, упрямо глядя в пол, дождалась, покуда все смолкнут, и продолжила:
– Я никому ни о чем не говорила и ждала, как просил меня Николай. Прождала бы, вероятно, еще долго, но к осени стало очевидно, что я в положении. Еще месяц-два и скрыть бы это вовсе не получилось. Я умоляла Николая решить вопрос с его родными, сделать что-то, придумать, проявить волю… но все, что он предложил мне – это найти бабку и… избавиться от младенца. На это я пойти не смогла. Я решилась тогда поехать к Алле Яковлевне на Черную речку.
– Когда это было? – спросил господин Кошкин.
– В сентябре прошлого года. Я неважно знала эту женщину, поскольку мы совсем мало виделись, но из всей семьи мать Николая казалась мне тогда самой человечной. Кроме тебя, конечно, Саша. Однако не думаю, что ты смогла бы помочь – у тебя и своих забот хватало. И тогда я поехала к Алле Яковлевне, чтобы поговорить с нею откровенно, как женщина с женщиной. Я просила ее о помощи, ведь она могла бы выделить некоторое содержание Николаю… я надеялась на это. И даже уехала в уверенности, что смогла достучаться. Мне казалось тогда, что она меня поняла… Только я совсем не ожидала, что эта женщина тотчас, на следующий день буквально, расскажет все Денису, брату моего мужа. Тоже без обиняков и как есть. Не знаю зачем она это сделала… может, совета просила, а может, и впрямь надеялась, что Денис все уладит. Денис, который даже собственную сестру – тебя, Саша – не пожалел и запер в четырех стенах, лишь бы не растрачивать состояние Бернштейнов на приданое! Кем нужно быть, чтобы отдать ему на растерзание невинное дитя – законного потомка Бернштейнов, так сильно угрожающего ему одним лишь своим существованием! Денис уладил все, как посчитал нужным. Сказал домочадцам, будто его тетке понадобилась компаньонка в Крыму, а меня увез на эту дачу в Терийоках. На всю зиму. Чемодан, что я собрала с собой – отобрал. Приставил горничную в помощь – с нею вдвоем мы и справлялись всю зиму на той проклятой даче.
Прервав Елену, в дверь негромко постучали, а после вошел Кирилл Андреевич, чем-то немало встревоженный. В руках у него был распечатанный конверт, который он тотчас подал господину Кошкину. Тот взглянул мельком, но быстро вернулся к разговору с Еленой.
– Кто-то еще был осведомлен о затее Дениса Васильевича? Его жена, слуги?
– Не знаю, врать не буду, – мотнула головой Елена.
– В отсутствие собственных вещей вам пришлось пользоваться той одеждой, что вы отыскали в доме, так?
– Да, верно.
