иным уклоном, – сообщил финансист. – Просто так спросил, из академического любопытства. Не ершись.
– Да я тоже просто так. Нервно себя чувствую. Слушай, оставь дотянуть папироску.
– Я тебе новую дам. Чего их беречь? – Правильный финансист полез в карман шинели.
– Не успеете докурить. Отож, и вредно, и фриц не даст, – предрек Торчок.
Докурить успели. Потом началось. Немцы жали с двух сторон. Их бронетранспортеры близко не подходили – то ли бронебойщики их удерживали, то ли трусоваты были броневики. Но пехота лезла агрессивно, а хуже всего были минометы – просто житья не давали…
Своих минометчиков капитан Изванцев выбросил навстречу прорыву, когда фрицы уже зацепились за здания на окраине крошечной пристанционной площади.
Тимофей полз навстречу пулеметным очередям, скрывая голову за «жабом». За спиной кряхтел Павло Захарович с лотками. Укрытий практически не имелось. Стрельбу открыли, лежа за рельсами, Тимофей задрал ствол миномета почти вертикально, на минимальную отметку «ноль». Обзор под платформой оставался символический, проще угадать, чем рассмотреть.
Сержант Лавренко нежно опускал мину в ствол, еще нежнее давил рычаг. Осталось десять… семь… Порой цель подсказывал Павло Захарович, залегший с автоматом метрах в пяти. Тимофей поправлял прицел. Спешить не следовало. Убьют так убьют, а вот самолично подорваться будет вдвойне обидно. В грохоте стрельбы и звучном визге солидных немецких мин собственных разрывов видно и слышно не было. Нет, слышались крики немцев, но чего они там орут, не понять. Да, переводчик не помешал бы.
Последняя… Эх, пошла, красноватая фройляйн…
– Тикаем, Тима, тикаем! – уже почти в голос кричал Торчок.
Тимофей с облегчением отпихнул опустевший лоток, развернулся на животе, волоча за собой «жаба».
– Брось, Тима! Ну его в дупу! Рядом фрицы! – Торчок выпустил длинную, почти в рожок, очередь.
– Да щас! – Тимофей пихнул обиженного «жаба» в воронку, свалил сапогом на миномет комья земли…
Теперь ползлось куда живее. Блистала от близких и далеких выстрелов тьма, оглядываться было незачем, и так чуялось, что вот-вот…
Позиции штабного резерва опустели. Лежали убитые, дымились воронки, только в стороне строчил «дегтярев», оттуда что-то крикнули…
Ждал капитан Изванцев с последним прикрытием.
– Вот же… спокойные вы, как та черепаха. Отходим! Живо, живо!
Тимофей все же оглянулся. Лежал навзничь штабной сержант, очки зацепились за одно ухо, отблески вспышек в стеклышке играют. Отсчитал свои финансы парень…
К трем часам ночи станция была сдана. Наши держались лишь у трех крайних зданий железнодорожных служб. Минометы немцев и бьющие прямой наводкой зенитки не давали поднять головы. Обнаглевшие бронетранспортеры открыто катались по лугу, особенно досаждал один, с малокалиберной автоматической пушкой.
Дело было совсем худо. Ползая за патронами, Тимофей видел лежащего в окопчике с автоматом генерал-майора. Если комдив в цепи, значит, от всей обороны полдыха и осталось. Главное, и люди пока есть, и патроны с гранатами, но позиция такая, что… Остается только ругаться и держаться.
Но было и хорошее: у пункта боепитания столкнулись с Сергеевым, тот набивал вещмешок пачками патронов. Обрадовались.
– Родичи, что ли? – поинтересовался раненный в ногу боец, вкручивающий запалы в «лимонки».
– Почти!
Немцы вновь усилили минометный огонь – понятно, сейчас атакуют. Тимофей забрал у убитого бойца винтовку и три обоймы, тщательно целясь, стрелял по вспышкам. Остальная опергруппа берегла патроны, кратко переговариваясь, готовила гранаты и прикидывала, как оно будет в конце. Было понятно, что немцы сомнут. Отступать было некуда: за соседним полуразбитым домом сидели радисты с рациями, дальше раненые, а немецкий бронетранспортер подъезжал метров на двести, нагло лязгал, строчил из двух пулеметов.
– Самое дурное – у нас же в машине гранат полно, – сожалел Сашка. – Надо было их побольше брать. А то «миномет, миномет». А что толку? Хлоп-хлоп, и все.
– Отож не канючь, – заворчал Павло Захарович. – Миномет свое дело сделал. На том свете сполна зачтется и райскую медаль Тимке навесят. А гранаты шо… Можно подумать, тебе их вдоволь дадут нашвырять.
– Вот чего вы спорите? Все одно сгорели наши машины, – сказал Сергеев. – Там как даст по крыше миной! Стропила обрушило, дым, искры. Я аж ошалел, а тут кричат: «Отходи! Отходи!» Раненого тащат, я вроде с ними. У кочегарки на немцев выскакиваем. Я как полосну навскидку, попадали вроде. Надо думать, тоже зачтется. Пусть и без святой медали.
Тимофей безмолвно согласился, приложился и выстрелил по мелькнувшей вспышке. Нечем немцев сдерживать. Вот это обидно. Неплохая опергруппа сложилась, пусть и технический состав, но надежный. Понятно, заменят, найдутся и другие дельные солдаты и сержанты, но в Будапеште работать СМЕРШ будет непросто.
Заныли и засвистели очередные мины, но тут в неровный шум боя вписалось и еще что-то. Глуховатый выстрел орудия, еще, сразу третий… Вроде со стороны дороги…
– Кажется, и танки ихние пришли, – со вздохом сказал Сашка.
Но танки были не «ихние», а совсем наоборот. Подошли «тридцатьчетверки» 6-й гвардейской. Горючего у них было в обрез, да и самих машин не так много, но вся обстановка у станции мгновенно изменилась. Еще пытались уцепиться за платформу немцы, частили по нашим танкам скорострельные зенитки, но их начали сшибать одну за другой. Немцы не выдержали и побежали. На склоне фрицев накрыл залп батареи «катюш».
Вот это было красиво: короткие оранжевые росчерки, несущие разящую вспышку пламени среди панически мелькающих крошечных теней…
– Отож люблю я такую технику, – разглагольствовал Торчок. – Большой убедительности оружие. И имя красивое. Хотя порой экстравагантностью перегибает…
* * *
Утро выдалось победным, но мрачным. Выручившие штаб дивизии двенадцать танков пошли от Томпы дальше, прочищать дорогу к передовым частям. По станционному поселку бродил штабной люд: собирали убитых, пытались завести те из машин, что относительно уцелели. Раненых было много, требовалась срочная отправка в санбат.
Опергруппа занималась своими делами. «Опелю-пежо» здорово разворотило радиатор, а на кузов и вообще жалко было смотреть. «Додж», как ни странно, уцелел, хотя и лишился тента – придавило рухнувшей крышей и пожгло, но одновременно и спасло. Видимо, пожар сам собой погас.
Бензин из «опель-пежо» слили и отдали для штабного грузовика. Начали разбирать завал в амбаре-капонире, и тут Тимофей осознал, что упустил нужное.
– Народ, я пойду Саламонова поищу. Все ж командир. Чего потом говорить-то начальству?
– У склада шпал ищи, – сказал Сергеев. – Я его там видал – бежит, полушубок распахнут, наган в руке. Прямо пулю так и ищет. Вон там до сих пор горит чего-то.
– Не, мы его позже видели. У насыпи, – припомнил Сашка. – Наверное, там и лежит. Иди, Тимка: и правда, офицер, свежий, новый, надежды на него возлагали, будут интересоваться.
К насыпи сержант Лавренко пошел на всякий случай мимо шпал,
