2) наслаждение интеллектуальное, творческое.
Часть перваяКонечно, я мог бы полезть в набоковскую «Лолиту» и выписать метафоры и эпитеты Гумбольта при описании им сокровенных прелестей предмета его роковой страсти. Или заглянуть в книги Мопассана и Миллера. Но зачем, когда в романе «Русская дива, или Любожид» я сам посвятил этому процессу не одну страницу.
«…Он расстегнул ей блузку, снял с нее лифчик и начал целовать ее узкие плечи, шею, грудь… а потом уложил ее, покорную и бесчувственную, на пол, на ковер, расстегнул ее юбку и снял с нее все – шелковую комбинацию, колготки, трусики.
Она не реагировала никак. Она лежала перед ним на ковре – худенькая алебастровая Венера с закрытыми глазами, темными сосками, курчавым светлым пушком на лобке и с двумя тонкими серебряными браслетами на левой руке.
Он встал, поднял Варю на руки и отнес в тесную ванную. Здесь он поставил ее под душ и стал мыть, как ребенка, мягкой розовой губкой.
Голый, он стоял рядом с ней под теми же струями душа, вода текла по его волосатому торсу и ногам, и в тесноте узкой ванной он почти вынужденно касался ее плеч, ягодиц и бедер своим готовым к бою ключом жизни. И тем не менее он не чувствовал сексуального нетерпения. Скорей он ощущал себя восточным евнухом, который гордится тем, что только что на огромном и грязном базаре рабынь отыскал эту белую жемчужину, эту юную и робкую языческую княжну с длинными ногами, золотым пухом лобка, нежным животом, мягкими бедрами, детской грудью, высокой шеей, синими глазами и льняными, как свежий мед, волосами. Таких женщин нет ни в Персии, ни в Иране, ни в Израиле. Такие дивы живут далеко-далеко, за двумя морями и тремя каганатами. Они живут северней хитроумных армян, северней диких алан, склавинов, антов, словен, кривичей и даже северней булгар и ляхов. Греки зовут их племя Russos и говорят, что язык их похож на язык германцев и что даже название их главной реки звучит на германский манер – Днепр. Эти Russos не знают Единого Бога, они поклоняются огню, ветру, камням и деревьям…
Но, в конце концов, совершенно не важно, на каком языке они говорят и кому они поклоняются. А важно, что эта рабыня трепетна, как лань, чиста, как лунный свет, и пуглива, как все язычницы.
Купая свою находку, Рубинчик чувствовал себя евнухом, который готовит царю новую любовницу.
С той только разницей, что этот евнух не оскоплен, а царь – он сам, и поэтому…
Он стал целовать ее мокрые теплые губы. Струи воды текли по их лицам, его волосатый торс прижимался к ее мокрой груди, а его напряженный ключ жизни, уже разрывающий сам себя от возбуждения, впечатывался в лиру ее живота. Его язык вошел в ее влажный рот и стал облизывать ей нёбо, зубы, десны. А его руки медленно опускались по ее спине, скользя пальцами вдоль ее позвоночника, как по грифу виолончели. А дойдя до ягодиц, обхватили их, подняли ее мокрое и легкое тело и посадили верхом на его разгоряченный фаллос. Он еще не вошел в нее, нет, да он и не собирался делать это сейчас, он только хотел разогреть ее на своей жаркой палице, приучить ее к ней. Но она тут же зажала ногами эту палицу, как гигантский термометр, и даже сквозь свой собственный жар Рубинчик ощутил горячечную жарынь ее щели, которая, как улитка, вдруг стала втягивать его в себя, втягивать с очевидной, бесспорной силой…»