Усадив Олеську в машину, Парамоныч перезарядил ружье и держал его направленным на дверь рославской базы, пока изрядно поцарапанный Вася неторопливо вышагивал по выложенной желтой плиткой дорожке. Потом и Вася поместил свое солидное тело в машину, Парамоныч сел за руль и, выжимая педаль газа, сказал девочке:
— Олеся, у меня к тебе большая просьба... Ты только папе ничего не рассказывай, ладно? Как будто и не было ничего.
— Нопро, — сказала Олеся. — Ноу проблем.
— Вот и славно, — облегченно вздохнул Парамоныч, выводя машину на шоссе. Через некоторое время на базе зазвонил телефон, но снять трубку было некому.
Уничтожение файла
25 октября, в четверг, несмотря на высказанное пожелание следователя не покидать пределы города (а лучше вообще посидеть дома и никуда не высовываться), Борис Романов приехал в аэропорт Шереметьево-2. Он был не один — с дочерью, тринадцатилетней необычно серьезной девочкой, и двумя сопровождающими.
Сопровождающие зорко поглядывали по сторонам, пока Борис оформлял документы. Впрочем, оформлял документы уже не Борис — в его паспорте значилось другое имя. Тринадцать дней спустя эти документы все же пригодились ему. Хотя — и он до сих пор не мог в это поверить — использованы будут только два паспорта из трех. Один так и останется лежать во внутреннем кармане его пиджака. Позже он часто будет смотреть на вклеенную в паспорт фотографию и будет разговаривать с ней, а однажды даже заплачет... Но это будет позже, по другую сторону пограничного и таможенного контроля.
Прежде чем пройти на посадку, Борис обернулся к своим сопровождающим и сказал:
— Ну что ж, спасибо...
— Это еще за что? — спросила Морозова.
— Все-таки спасли мне жизнь...
— Мы не хотели, — сказала Морозова.
— Это вышло случайно, — добавил Монгол. — Побочный эффект.
— Ну и ладно, — не стал спорить Борис, быстро пожал Морозовой и Монголу руки, а потом пошел на посадку.
— Какие-то они странные... — проговорила на ходу Олеська.
— Странные, — согласился Борис и мысленно добавил, что хорошо бы судьба избавила его дочь от знакомств с такими вот странными людьми...
* * *
За шесть дней до этого, 19 октября, в пятницу, после того, как сотрудники ФСБ вместо склада оружия нашли всего лишь один труп, несколько неизвестно кому принадлежащих пистолетов и одного человека, который заявлял о том, что был похищен Службой безопасности корпорации «Рослав», Морозова приехала домой. Она все-таки приехала домой, хотя иногда у нее возникало ощущение, что этого никогда больше не случится и она будет всю жизнь болтаться по конспиративным квартирам, машинам, поездам, офисам, засадам...
Она стащила через голову свитер, скомкала и бросила его на стиральную машину. Потом туда же полетели джинсы. Морозовой хотелось не просто избавиться от этих вещей, в которых она провела весь страшный сегодняшний день, но сжечь их, уничтожить. Некоторое время она сидела, уткнувшись лицом в ладони, и думала, что если что-то и нужно сжечь, так это платье от Донны Каран, купленное Морозовой в состоянии краткого умственного расстройства и очередной депрессии. Выйти куда-то в этом платье было совершенно невозможно, точнее, некуда было в нем выйти. Но оно существовало, и каждый раз, открывая шкаф и натыкаясь взглядом на это платье, Морозова испытывала приступ тихого отчаяния. В этом долгом поединке между нею и платьем кто-то должен был неизбежно пасть жертвой, и Морозова решила, что это будет платье, а не она.
От мыслей об очищающем пламени ее оторвал звонок в дверь. Морозова взяла пистолет и пошла открывать.
— Это я, — раздался из домофона голос Монгола. Морозова не удивилась. Она только лишь с запозданием сообразила, открыв дверь, что стоит перед Монголом в нижнем белье. И с пистолетом.
Впрочем, Монгол не удивился.
— Знаешь, — сказал он, глядя на морозовские коленки. — Я вот тоже не могу дать никаких гарантий...
— И я тоже, — сказала Морозова.
Некоторое время они так стояли друг напротив друга, и у Монгола не хватило решимости переступить порог, а Морозова не смогла сделать шаг назад. Потом она просто закрыла дверь и пошла спать, бросив пистолет на прикроватный столик.
* * *
На следующий день, 20 октября, в субботу, утром Морозова сидела в кабинете Шефа, слушая его совершенно спокойно и расслабленно.
— То есть не выгорело? — хмуро поинтересовался Шеф.
— Не выгорело, — подтвердила Морозова. — Я с самого начала вам говорила — шансы нулевые...
— Уголовное дело по поводу каких-то там внутренних правонарушений в Службе безопасности «Рослава» — это тоже дело... Но это не то, что нам нужно.
— Я знаю, — сказала Морозова.
— У тебя две вакансии в команде...
— Да.
— Кандидатуры есть?
— Нет. А куда спешить? Кирсан из больницы выписался. Пока справимся. А случайных людей нам не нужно...
— Угу, — сказал Шеф. — Про Кабанова слышала? Всю его команду положили. Жалко мужика...
— А уж как мне жаль, — сказала Морозова, рассматривая свои ногти.
— Что-то мне подсказывает, — проворчал Шеф, — что твоя скорбь не совсем искренняя... Впрочем — ладно.
— Ладно, — согласилась Морозова.
26 октября, в пятницу, Леониду Ивановичу Сучугову все-таки была изменена мера пресечения. Он был выпущен под подписку о невыезде и под личное ручательство руководства корпорации «Рослав». Поначалу это событие вдохновило Сучугова, но в ту же пятницу, будучи привезен в кабинет начальника СБ, Сучугов радоваться перестал.
— Административный отпуск? — переспросил он. — На неограниченное время?
— На время следствия, — уточнил начальник. — Сам понимаешь, главное — вывести фирму из-под удара... Ты-то это должен понимать. И вообще — нашел чем человека по черепу лупить — собственным зарегистрированным оружием... Да еще под видеокамерой.
— Они не смогут восстановить пленку, — проворчал Сучугов.
— Поживем — увидим...
Дома Сучугов для успокоения нервов принялся разбирать почту, прослушивать накопившиеся за неделю звонки на автоответчике... Пятый звонок был от Карабаса. Звонок с того света...
